вид. При относительно маленькой голове с плоским затылком у нее была стройная фигура, ловкость тела, изящные кисти рук. Трое ее братьев и сестер были придурковаты. Полуторагодовалый брат для своего возраста нормальный.

Многие свидетели называют ее толковой, но нерадивой, неосмотрительной, невдумчивой и частенько рассеянной. Пастор и школьный учитель высказываются в своих свидетельствах о малых интеллектуальных способностях и образовании Ш., не ставя под сомнение ее способность оценить совершенное ею преступление.

Медицинская коллегия после личного наблюдения указывает: ее психический habitus находится, в целом (особенно с претензией на более высокие душевные способности), на низкой культурной ступени. При выборе средств для достижения ее целей она проявляет не только ловкость рук, но и дар выдумки и воображение; но одновременно очевидна низкая способность оценивать преимущества и недостатки своих действий, а также налицо влияние этого на определение ее волевой способности. Ощущения вызванного ее внешним положением недомогания в сочетании с обоснованной этим, хотя бы частично, ностальгией и позднее отодвигали чувство раскаяния на задний план.

Среди сестер и братьев она рассматривалась как самая благородная, ее больше щадили и к ней относились с вниманием, она могла меньше работать.

В своей родной деревне Ш. была дважды в услужении, первый раз 4 недели, второй раз 14 дней. После этого она также дважды, первый раз за два года, второй раз за год до преступления, была в услужении в Р., в нескольких часах езды от ее родной деревни. Каждый раз ее сразу же охватывала тоска по дому, и в первые несколько дней она опять бежала домой.

Когда она в конце концов поступила на службу в семью слесаря Ш. в приходскую деревню Й., также недалеко от ее родных мест, где в ее обязанности входили, главным образом, присмотр и уход за ребенком нескольких недель отроду, она и здесь сразу и в сильной степени впала в ностальгию. Действующими причинами этого недуга могли быть: переезд из тихой и отдаленной деревни в очень оживленный и лежащий на проселочной дороге Й., хорошее обращение дома, в сравнении с обращением очень суровой и, по описаниям, сварливой хозяйки, в сочетании с напряженной работой, когда она иногда до полуночи должна была бодрствовать из-за кричащего ребенка. То, что она действительно страдала ностальгией, констатировано многими свидетельскими показаниями.

Из физических болезней к тому времени обнаруживались только давление и боли в груди, колотье в сердце, которое у нее было уже давно и порою усиливалось болезненным давлением в нижней части живота.

С одной стороны, обуреваемая тоской по дому, с другой, в страхе перед своим отцом, если она приедет домой, быть обруганной и побитой и высмеянной девушками в О., Ш. пришла к мысли (после того, как она решила устроить своей хозяйке «коварство») убить того ребенка. Многие свидетельские показания говорят о том, что она была дружелюбна с детьми и любила их.

План умерщвления ребенка она пыталась выполнить поочередно многими способами. Сначала швейной иглой. После этой первой попытки ее посетил отец, который сказал ей, что «ему беспокойно за нее», из-за чего, вероятно, ее ностальгия еще усилилась. Отец призывал ее к хорошему поведению, что, однако, не вызвало в ней ощущения раскаяния, тогда она шла к своей второй попытке убийства. Она пробовала с горячим маслом, пыталась ввести дрожжи, наконец, на третий день, после трех первых попыток, ошпарила ребенка кипящим кофе, после чего он ночью умер.

Заключение. На момент совершения преступления она страдала от сильного, в значительной степени ограничивающего ее обвинительную способность, приступа болезненной ностальгии и была ею спровоцирована на противоестественный поступок; причем низкий уровень ее душевного развития и ее тогдашний период жизни (переход к половой зрелости) имел немалое влияние.

Наказание: из-за пониженной вменяемости два года пребывания в исправительном доме.

Преступница, об интеллектуальном состоянии которой существуют различные мнения, нежная девушка в период полового созревания. После того, как она за несколько лет дважды сразу в начале службы убегала из-за ностальгии, в третий раз убивает доверенного ей ребенка из страха перед бранью отца и высмеиванием девушек, если она просто так вернется. Совершение преступления растягивается в тщетных попытках на несколько дней и предполагало значительную бесчувственность, если депрессия была не очень сильной.

Довольно кратко рассказан в журнале Хенке случай Шпитты (Ztschr. f. Staatsarzneik. Bd. XXII, 1831. S. 355).

Случай Р.

P. родилась в 1815 г., дочь законных поденщиков, умелая в домашней работе, но очень отставшая в умственном развитии. Читать она может только по буквам. Не обучившись в школе, она в 12 лет поступает на службу. Несмотря на то, что с ней хорошо обращались, она уже через четыре дня оставила службу после того, как обратила в пепел дом своих кормильцев (призналась в этом лишь годы спустя). Она снова вернулась домой и год оставалась у своих родителей, занятая домашней работой и уроками чтения. Затем она поступила снова на службу к тем же людям, что и прежде. Однако уже через 14 дней, когда она сделала неудавшуюся попытку поджога, она вернулась в родительский дом, сославшись на предполагаемую болезнь матери. Снова она оставалась здесь примерно год и потом отправилась к другим людям как «маленькая девочка». Хотя ей, по ее собственному свидетельству, было там довольно хорошо, уже в первую неделю она подожгла дом. На сей раз ее разоблачили.

В суде первой инстанции она призналась в содеянном, улыбаясь, оставалась равнодушной и не раскаивалась, но у нее выступили слезы на глазах тотчас, когда была упомянута ее мать и то, что она сказала о происшедшем. «Здесь нам предоставляется ключ к ее душе. Самая теплая привязанность к родительскому дому и особенно к матери поглощает все прочие чувства и соображения, и ностальгия оказывается единственным мощным звуком в ее душе, который заглушает любой другой голос. Она рассказывает, как, отданная в услужение, она очень не хотела уходить из дома, как хотела бы быть у родителей и нигде больше. Она поджигает в Б. дом и во время вспыхнувшего пожара бросается в объятия матери, прося о возвращении домой. В тюрьме Б. она часто говорит о своих детских играх, но больше и охотнее всего о матери, и при этом плачет и мечтает о ней и уверяет, что, если бы ее родители и рассердились на нее, они все же всегда останутся ее дорогими родителями».

Хотя имела место ностальгия, она поначалу приводила ложные мотивы своего поступка, чтобы оправдаться. Ее, якобы, отругали, не давали ей сытно есть и т. д. После преступления она проявляла «самое большое спокойствие, детскость, сочувствие и участие