Тотчас был составлен и передан в распоряжение Капнистова список всех, кто побывал в кабинете его сиятельства, начиная с полудня 16 июня. Список получился внушительным – около сорока человек, включая командиров подразделений, связных с донесениями, обслугу, доставлявшую графу провиант и необходимые предметы обихода. Ключевым словом здесь было «около», поскольку точный учет посетителей никем не велся. Вдобавок его сиятельство неоднократно покидал свой кабинет, иногда отсутствуя по нескольку часов, и пробраться туда мог всякий, у кого имелись нужные ключи или отмычки.

И все же Капнистов выделил для себя из имевшегося перечня лиц десяток особо подозреваемых. Среди них оказались и Максимов с Грином – пришлые чужаки, появившиеся при смутных обстоятельствах незадолго до покушения. Капнистов учинил им строжайший допрос, но ни тот, ни другой не сумели добавить ничего нового к рассказу, коим они уже попотчевали генерал-фельдмаршала. Максимов доказывал, что они и предположить не могли, что попадут на аудиенцию к командующему, следовательно, не имели никакой возможности заготовить заранее бомбу. Да и с какой стати им убивать его сиятельство, уважаемого в России полководца, талантливого политика, героя нации? Максимов не то что не поднял бы руку на такую персону, но и без колебаний пожертвовал бы жизнью, чтобы ни один волос не упал с головы графа. Американец вообще был лицо постороннее, к тому же имевшее счеты с венграми, едва не похитившими его сестру.

Однако приказ о немедленной отправке обоих в тыл был отменен, и Капнистов распорядился вплоть до окончания следствия не выпускать их из расположения русских войск. Таким образом, мечта Максимова остаться при армии исполнилась, пусть и не совсем обычным образом. Они с Грином получили некоторую свободу действий – их поселили в отдельном домишке, без надзора и с правом свободного перемещения в пределах, ограниченных сторожевыми постами.

– Что вы обо всем этом думаете, Макси? – спросил Грин, как только настырный следователь отстал от них и унесся допрашивать следующих подозреваемых.

Максимов пожал плечами.

– А что тут думать? Это акция мятежников… Их борьба против нас в открытую обречена на провал, остается действовать посредством диверсий. Я бы на месте нашего сыщика поискал венгерский след. Какое-нибудь местное подполье… Если его раскрыть, то можно выйти и на агента, который действует в армии.

– По-вашему, покушение на командующего – дело рук агента? – заинтересовался Грин, которому доставляло удовольствие щекотать себе нервы разного рода конспирологическими теориями.

– А разве нет? Кто еще мог подложить бомбу в кабинет Паскевича?

– Мало ли… Не забывайте, что у дома был хозяин. Он мог перед бегством оставить кому-нибудь в городе ключи… тем же подпольщикам… Они без всяких агентов проникли в кабинет и установили мину.

– Это риск… В доме живет еще и адъютант, могла бы находиться и охрана, если бы его сиятельство не был так уверен в своей безопасности.

По поводу отсутствия охраны майор Капнистов, пренебрегая субординацией, уже высказал свои претензии генерал-фельдмаршалу. Иван Федорович стал сердито говорить о том, что на территории, подконтрольной славному российскому воинству, не считает нужным окружать себя телохранителями. Капнистов, однако, настоял на том, чтобы впредь при апартаментах его сиятельства состояли два вооруженных солдата.

Отдельного разговора заслуживал адъютант Червонный. Сразу после взрыва его кинулись искать, но нашли только через час с лишним. Сконфуженный, он честно признался, что провел это время в объятиях своей Марийки – той самой мадьярки, о его шурах-мурах с которой ходили такие красочные сплетни. Страсть была настолько бурной, что он и на взрыв не обратил внимания – решил, что поблизости от Токая замечен отряд бунтовщиков, по которому сделан орудийный выстрел, такое уже случалось.

И вот тут началось самое интересное. Капнистов пригрозил любвеобильному поручику расстрелом, и тот сознался, что однажды приводил свою чернявую красотку даже в кабинет его сиятельства – стоявший там диванчик отличался особой мягкостью, а распорядок хозяина кабинета адъютанту был прекрасно известен, посему он не опасался, что их застанут врасплох в пикантный момент. И хотя Червонный божился, что ключи от кабинета, равно как от других помещений, никому не давал, Капнистов заподозрил, что Марийка могла воспользоваться удобным случаем и подложить мину в ходе любовного свидания.

Стали искать Марийку, но она словно испарилась. Ее знакомые не спешили распространяться относительно возможного места ее нынешнего пребывания, но кто-то сказал, что она, оповещенная доброжелателями о том, что ее ищет русский жандарм, сбежала к своей тетке в Буду, куда русские войска еще не имели доступа. Так что нить была оборвана. Поручика Червонного отлучили от должности, он провел сутки под арестом, но затем армия двинулась на Дебрецен, и его пришлось выпустить. Распоряжением генерал-фельдмаршала он за свои провинности был назначен на унизительную для офицера работу – помогать поварам при полевой кухне. Майор Капнистов заявил, что еще займется Червонным – сразу после того, как проверит прочих подозреваемых по своему списку.

В истории с покушением на командующего странностей было хоть отбавляй. Разобраться бы с ней досконально, без спешки, но логика боевых действий требовала движения вперед. Генерал-фельдмаршал не внял просьбам Капнистова задержаться в Токае и отдал приказ о марш-броске на Дебрецен – ему не терпелось нанести удар по убежищу лидеров восстания.

Максимов и Грин отправились в поход вместе со всеми. После перебранки на палубе амфибии между ними снова установились если не приятельские, то более-менее ровные отношения. Настроение Грина улучшилось после того, как среди русских армейских лекарей нашелся дока, сумевший выточить из костяного мундштука два превосходных зуба и вставить их американцу по методу Фошара и Хейстера. Грин перестал шепелявить и снова стал улыбаться во весь рот.

Он сказал, что не покинет Максимова, пока не будет найдена Анита. Максимов, со своей стороны, не простил американца, но и не гнал его от себя. Мало-помалу наладилось общение. Обсуждали не только несостоявшееся убийство графа Эриванского, но и то, к чему Максимов относился с куда большим интересом.

– Кто сообщил мне, что Аниту увезли в Венгрию? Чья это была записка?

– Герра Мейера, хозяина гостиницы, в которой вы остановились в Цюрихе. Я договорился с ним, дал ему денег, чтобы он заманил вас к себе и подбил на осмотр красот Гроссмюнстера. Сдуру открыл ему часть правды… Увидев ваше отчаяние… а может быть, ощутив на себе силу ваших кулаков, он решил сделать доброе дело для очистки совести и подбросил вам эту записку.

– А он не мог дать более точных координат?

– Он их не знал, как не знаю и я. Это ведомо только похитителям…

– А зачем вы отрезали голову лавочнику?

– Я? Упаси вас Господь, Макси! Я не способен на такие варварства. Могу предположить, что это тоже сделали похитители – убрали на всякий случай свидетеля, который мог что-нибудь сболтнуть полиции. Как-никак, миссис Энн была похищена возле его лавки…