– И я тоже, Индия. Ну что мы можем сделать вдвоем? Ничего.

– Кое-что можем.

– И что же?

– Оказывать бесплатную медицинскую помощь женщинам и детям Уайтчепела.

Элла чуть не подавилась ломтиком жареного хлеба.

– Всего-навсего? А я-то думала, это будет сложно.

Серые глаза Индии буравили Эллу. Она была знакома с медсестрой менее суток, но чувствовала родственную душу. Возможно, причиной была доброта Эллы, которую Индия видела в темных глазах этой женщины, теплых и таких не похожих на ее собственные. Может, их сблизила новая жизнь, которой они вместе помогли прийти в этот мир. Возможно, причина была в чрезмерной усталости, но Индия почему-то чувствовала, что может рассказать Элле все.

– Элла, я хочу открыть больницу. Для бедных. Лечить нуждающихся… и не только. Я замахиваюсь на большее. Вы знаете, что лучший вид медицины – превентивная, а не лечебная. Если мы охватим своим вниманием детей, пока они еще очень малы, а лучше – пока они еще находятся в утробе матери, то сможем разорвать порочный круг. С утробы надо и начинать. Заботиться о здоровье беременных женщин и новорожденных, обучать молодых матерей принципам личной гигиены и рационального питания. Помогать им ограничивать численность семьи…

Индия так увлеклась перспективами, что не заметила, как Элла, перестав есть, достала из сумки книжечку и подвинула ей. То была книга, написанная Флоренс Найтингейл: «Вводные заметки об устройстве родильных домов».

– Эту книгу я знаю наизусть! – воскликнула Индия, ее глаза вспыхнули. – Я особенно поддерживаю утверждение мисс Найтингейл, что на каждую пациентку родильного дома должно приходиться две тысячи триста кубических футов пространства плюс одно окно.

– Когда мне не спится, я лежу и мечтаю: вот бы стать сестрой-распорядительницей в таком родильном доме. Чистом, современном, с новой системой водопровода и канализации, – призналась Элла.

– Добавим к этому качественную санитарию, надлежащую вентиляцию и стерилизацию постельного белья, – подхватила Индия.

– А также полноценное питание и свежее молоко.

– И достаточный штат патронажных сестер. Хорошо подготовленных, чтобы все матери и дети, выписанные из родильного дома, находились под постоянным наблюдением.

– В больнице должно быть отделение женских болезней. И такое же детское.

– Современная операционная, где соблюдаются требования Листера относительно антисептики.

– Операционная, черт побери! – вздохнула Элла, приваливаясь к спинке стула. – Честолюбивые у вас замыслы.

– Возможно, – согласилась Индия. – Может, с операционной придется подождать. Начинать все равно придется с небольшой больницы.

– Даже небольшая больница стоит кучу денег, – заметила Элла. – Они у вас есть?

– Да. Я организовала фонд.

– И сколько же в нем? – деловито спросила Элла.

– Пятьдесят фунтов. Премиальные, которые я получила на выпускной церемонии.

– И только? – разочарованно протянула Элла. – С такими деньгами даже фруктовый лоток не откроешь.

– Я собираюсь регулярно делать отчисления от своего жалованья.

– Вы пока еще ничего не заработали!

– Заработаю. Элла, я хочу это осуществить. Я намерена попробовать.

Элла закатила глаза, но ответить ей помешало появление матери. Та подлетела к столу с двумя порциями яичницы, подрумяненного картофеля и печеными яблоками. Шумно поставив все это на стол, она порывисто обняла дочь и поцеловала в лоб.

Столь эмоциональное поведение было бы простительно, если бы мать и дочь встретились после десятилетней разлуки. Но Индия чувствовала, что миссис Московиц устраивает Элле такую встречу каждый день. Индия стыдливо отвернулась. Она не помнила, чтобы мать или отец когда-нибудь целовали ее так. Правда, в раннем детстве ей позволялось целовать мать в щеку, но только если она пообещает не помять материнское платье.

Миссис Московиц присела к столу. Элла познакомила ее с Индией. Мать взглянула на Индию, затем на дочь и спросила:

– А что у вас обеих такие вытянутые физиономии?

Элла рассказала, что у них с Индией нашлась общая мечта – открыть больницу. Но пока дальше мечтаний они не двинулись.

Мать цокнула языком:

– Чем хандрить, возьмитесь за дело. Начните с малого. Как известно, Бог помогает тем…

– Ох, мамэлэ![7]

– …кто сам себе помогает, – закончила она, погрозив дочери пальцем. – И без «ох, мамэлэ», Элла. Ты же знаешь, что я права. Эй, мистер Московиц! – крикнула она, махнув мужу. – Ты в подвал собрался? Дорогуша, принеси мне яиц.

Ее муж, поглощенный беседой, сидел у самовара и не собирался ни в какой подвал, а потому посмотрел в ее сторону и удивленно заморгал.

– Три дюжины.

Мистер Московиц вздохнул и поднялся со стула.

Миссис Московиц обернулась назад и прищурилась, увидев двоих парней за столом.

– Янки, Арон, почему вы еще здесь?

– Мама, ты спрашиваешь в философском смысле?

– Не строй из себя умника, господин учащийся ешивы, которому мамочка до сих пор хлеб маслом намазывает. Доедай и иди, не то опоздаешь. Арон, а ты подойди сюда. Когда ты в последний раз мылся? В твоих ушах картошку можно выращивать.

– Мама!

– Иди и вымой уши! – Она снова повернулась к дочери и Индии. – От маленьких детей головная боль, от взрослых – сердечная. А у вас, доктор Джонс, есть свои малыши?

– Зовите меня просто Индией. Детей у меня нет. Я не замужем.

– Ах! Не понимаю я этих нынешних девиц. Ну скажите, почему вы с моей дочерью влипли в эту жуткую врачебную работу вместо замужества? Как вы найдете себе мужей? Вы только посмотрите на себя. Бледные, усталые, круги под глазами. Какой мужчина захочет просыпаться, видя рядом такое лицо? Приукрасили бы себя, духами побрызгались. Разве это плохо?

Она пощипала щеки Индии, чтобы вызвать румянец.

– Эйне шэйнэ мэйдл![8] – улыбнулась миссис Московиц и тут же снова нахмурилась. – А вот прическу вам нужно изменить.

– Мама, генуг![9] – сказала Элла.

Вошел посыльный. Миссис Московиц вскочила, отчитала его за позднее возвращение и заняла прежнее место за кассовым аппаратом.

– Индия, не обращайте внимания. Мою мамочку хлебом не корми – дай сунуть нос в чужие дела.

– У вас чудесная мать, – засмеялась Индия. – И она права.