– Да я не шучу, Павел Петрович. А с крысами и лабиринтом?

– Помню. Измененные проходят его хуже обычных. Они глупы как пробки. Любой кот сожрал бы их всех на раз.

– Да, их интеллект немного ниже. Но они тоже учатся. Зато их способность к регенерации и их высокий болевой порог впечатляют, как и их проворство при преодолении препятствий… Я взял на себя смелость немного заняться вивисекцией. Ожоги и порезы заживают у них на шестьдесят процентов быстрее… Но самое главное – это радиорезистентность. Доза облучения, летальная для половины контрольной группы, не убила ни одну из модифицированных крыс. И если бы им попался кот… я бы ему не позавидовал.

– Да ты просто живодер, Дима. Если не врешь, то мы догоним Северную группу. А ведь нам сложнее. Ковать меч проще, чем доспехи. Перемешать гены, чтобы получилось черт-те что на тонких ножках, проще, чем добиться одной полезной мутации… Ты молодец.

– Все для блага отечественной науки… Хотя за формулу бета-меланина буржуи бы нам долларов заплатили столько, сколько мы весим.

– Не шути так. Даже в самом элитном гробу карманов нету. Ты не забыл, что нас ждет в случае разглашения? Всё, мне надо бежать. Колоть ему блокаторы трое суток! До утра мне не звонить, я еду по кабакам и ухожу в длительный запой.

Отойдя от трубы, Скляров еще раз посмотрел на свои руки. Нет, ему не показалось. Дело было не в освещении. Его кожа стала серой, пепельной, как у мертвеца. Она странно блестела, обрела непривычную твердость, шелушилась и трескалась, но трещины быстро зарастали. Там, под кожей, казалось, жили своей жизнью черви. Иногда то тут, то там образовывался и вскоре лопался нарыв. И тогда под ним можно было увидеть новый слой кожи. Или не совсем кожи. Или того, что не имело к человеческой коже вообще никакого отношения.

Когда он проснулся, был уже день. Он понял это, даже не взглянув на время, по внутренним часам.

Первой мыслью, немало насмешившей Малютина, было: «Мать-перемать! Проспал на работу. Бежать к метро!»

Смешно. Но привычка въедается глубоко, когда семь дней в неделю работаешь, а еще учишься на курсах, а еще пишешь и защищаешь диссертацию, плюс подрабатываешь где только можно. После 2013 года тяжело было переключить организм в режим почти полного безделья. И даже через двадцать лет эта заложенная в подкорку необходимость «бежать по делам» иногда давала о себе знать такими смешными рецидивами.

Только вспомнив, где он и когда он, Николай позволил себе не вскакивать и поваляться еще, тем более что в постели – и это было приятной неожиданностью – он был не один. Даже кровать его была по этому поводу аккуратно застелена, и откуда-то взялось нормальное большое одеяло.

Вроде никаких важных дел на сегодня не было запланировано. Разве что его просили прийти на Ферму, где все было перевернуто вверх дном, после того как там побывали эти. Чужие.

«Чужие… Какие еще чужие? Ах да».

Прошлый день завершился только сегодня под утро. И последний кусок этого безумного дня, хоть и был самым хорошим, запомнился хуже предыдущих. Страшных.

Бывший биолог даже не очень помнил, почему после переговоров с военными, где он присутствовал, они с Мариной оказались идущими вместе по направлению к его берлоге. А потом и вдвоем в его комнате.

Она не расспрашивала его. Ни про армянское кафе, ни о том, что он там видел. Ни про глаза за окном. Ни про его мнение о содержимом диска. Вместо этого они выпили по рюмке коньяка (который она принесла) и поговорили немного о прошлом.

«Ну и что с того, что свою историю я полностью выдумал? К женщинам подход нужно знать, салаги».

А вот ее история явно была подлинной. Про то, как тяжело ей жилось после того, как ее, школьницу, приехавшую к бабушке на выходные, лежащую без сознания, затащили в убежище завода какие-то незнакомые мужики. Это было еще тогда, когда в ближнем Подмосковье уровень фонового излучения гарантировал получение смертельной дозы за двенадцать часов.

«Ну конечно, если бы тебя оставили там, было бы легко».

Про то, как ей не хотелось жить и как хотелось выпить уксус или вколоть себе воздуха в вену. Хотя с людьми, которые ее спасли, ей повезло. Не все в те времена сохранили человеческий облик и не все могли спасти чужую девочку только из альтруистических соображений.

Настолько это была слезливая история, что впору было забыть, что «девочке» сейчас уже сильно за тридцать и она уже несколько лет, с тех пор, как помер ее предшественник, выполняет не самую простую и благодарную работу по распределению среди жителей материальных благ – работу, где невозможно не стать черствой и прожженной.

Может, он ограничился бы словами поддержки, а потом тактично выставил бы ее за дверь и лег спать. Если бы она сама не проявила инициативу. А тут ни один мужчина не удержался бы, будь он хоть трижды женат. Не говоря уже о мужчине, который одинок и свободен, как ионизированный атом водорода.

«Ну, раз так, ты сама напросилась». Он тогда притянул ее к себе и начал освобождать ее от плотно сидящих джинсов. А дальше все было предсказуемо, хотя эта предсказуемость удовольствие меньше не делала.

В промежутках между поцелуями он плел ей какую-то ерунду, почти все из которой теперь не мог вспомнить: что он станет самым главным в их деревне, когда Семеныч отбросит копыта от своей бормотухи; что он сделает ее королевой. А потом увезет в белом самолете на сказочные острова, где у них будет вечный медовый месяц, куча детей (вещи взаимоисключающие, возможно, но не в мечтах), счастливая старость и смерть в один день.

Сейчас ему было немного стыдно за сказанное. Но в тот момент, конечно, она таяла от этих слов, как свеча из воска, как кусок масла на сковородке.

Естественно, он был не маленьким мальчиком, и понимал, что женщины в такой ситуации в первую очередь хотят получить теплоту и участие, а уж потом то, что им нужно только как приложение. Чего-чего, а участия он мог дать любому и в любых количествах. Слушать других с умным видом, кивая в нужных местах, он всегда умел.

Марина сонно потянулась и перевернулась на другой бок, при этом одеяло сползло, но она не сделала попытки его поправить.

Николаю даже показалось, что за окном светит солнце. Наверное, где-то в облаках и вправду на мгновение появились прорехи, и часть лучей достигала опустошенной поверхности.

В такие моменты призраки прошлого отступали, и действительность почти не казалась невыносимой. Рецепты жизни без депрессии давно известны: вино, общество женщины и любые занятия, которые будоражат кровь, – от драки до скалолазания. И если с первым и третьим все было в порядке, то второго ему не хватало.

Заполнив этот пробел, он почувствовал себя лучше. Хоть и знал, что только на время.

В этот момент в дверь постучали.

Малютин встал с кровати. Пока он одевался, стук превратился в настойчивую барабанную дробь. Как будто долбили даже не сапогами, а прикладом.