Мотивировка этой меры позволила измерить путь, проделанный нацистами за один только месяц. Легенда о запланированном коммунистическом путче, которую рассказали месяц тому назад для того, чтобы ликвидировать конституцию и гражданские свободы, была грамотно сконструированной, рассчитанной на правдоподобие детективной stoiy13; нацисты сочли нужным соорудить своего рода очевидное доказательство вины коммунистов, устроив поджог рейхстага. Теперь же официальное обоснование бойкота евреев было наглым оскорблением и издевкой даже над теми, от кого ожидали, что они притворятся, будто поверили в официальную версию. А именно: бойкот, дескать, проводится в качестве защитной и (одновременно) карательной меры, направленной против немецких евреев, ловко переправляющих за границу беспочвенные слрои—ужасы и небылицы о новой Германии. И поэтому надо было подтвердить эти россказни незаконным бойкотом магазинов, фирм, учреждений?

Это мероприятие в ближайшие дни было дополнено другими (некоторые из них были впоследствии смягчены): всем «арийским» предприятиям надлежало уволить служащих евреев. Затем это же предписали еврейским предприятиям. Еврейские предприятия, закрытые во время бойкота, должны выплатить своим «арийским» служащим зарплату. Еврейские директора фирм должны были убраться и передать руководство «арийцам». И так далее.

Одновременно начался большой «просветительский» поход против евреев. На собраниях, в листовках, плакатах и брошюрах немцев принялись просвещать относительно того, что они до сих пор заблуждались, если считали евреев людьми. Евреи— «недочеловеки», род зверей, но со страшными особенностями бесов. Какие выводы стоило из этого делать, покуда не говорилось. Однако повсюду уже гремело призывом к бойне: «Juda, verrecke!»14 Руководителем бойкота стал человек, чье имя большинство немцев услышали тогда в первый раз — Юлиус Штрайхер137.

Все это вызвало у немцев то, чего от них по прошествии первых четырех недель нацистского господства трудно было ожидать: широко распространившийся ужас. Неодобрительный ропот, подавленный, но все же внятный, пробежал по стране. Нацисты весьма тонко и точно заметили, что здесь несколько поспешили и перегнули палку. После 1 апреля некоторые мероприятия отменили, но не прежде, чем ужас охватил всю страну. Сегодня мы знаем, что из своих истинных намерений они отложили на потом.

Однако самым странным и обескураживающим, если оставить в стороне испуг немцев, было то, что эта первая широковещательная демонстрация нового людоедского образа мыслей во всей Германии породила целый вал споров и разговоров, однако не об антисемитах, как можно было бы предположить, но о «еврейском вопросе». Трюк, который нацистам удался и во многих других «вопросах», а также на международной арене: публично угрожая кому-нибудь смертью—стране, народу, группе людей,—они устраивали так, что обсуждалось, то есть подвергалось сомнению, не их (нацистов) право на чужую жизнь, а право на жизнь тех, кому они угрожали.

Каждый почувствовал, что он вправе и обязан обзавестись собственным мнением о евреях и высказать его. Принялись делать тонкие различия между «приличными» евреями: если кто-нибудь как бы в оправдание евреям (в оправдание? отчего? почему?) принимался ссылаться на их успехи в науках и ис-

кусстве, тут же кто-нибудь как раз это и ставил евреям в вину: дескать, они наводнили науку, искусство, медицину Германии ««чужеродным» духом. Очень скоро сделалось обычным и популярным мнение: то, что у евреев чаще всего престижные, культурные профессии, — это их преступление или по меньшей мере бестактность. Защитникам евреев с недоумением сообщали, какой высокий процент евреев среди врачей, адвокатов, журналистов и т. п.; полюбили трактовать «еврейский вопрос» с помощью процентов. Исследовали проблему: не слишком ли высок процент евреев среди членов коммунистической партии Германии и не слишком ли низок среди погибших в годы мировой войны? (В самом деле, вот это последнее суждение мне довелось услышать из уст доктора наук, человека, принадлежащего к «образованному сословию». Совершенно серьезно, предельно серьезно, он доказывал мне, что 12 000 погибших в мировую войну немецких евреев — меньшая удельная часть от общего числа евреев Германии, если сравнить с соотношением павших в войне «арийцев» к общему их числу — отсюда он сделал вывод об известной «оправданности» нацистского антисемитизма.)

Сегодня никто не сомневается в том, что в действительности нацистскому антисемитизму никакого дела не было до евреев, до их заслуг и ошибок. Самое интересное не скрываемом намерении нацистов выдрессировать немцев на преследование и, по возможности, уничтожение евреев во всем мире было не обоснование, которое они приводили, — обоснование это — столь откровенный абсурд, что было бы унизительно для самого себя бросаться в спор по такому поводу, — нет, самое интересное было намерение как таковое. Ведь оно фактически оказалось новостью всемирной истории: а именно попыткой упразднить свойственную человеческому роду природную, естественную солидарность, которая есть у любого вида животных и обеспечивает его выживание в борьбе за существование; попыткой направить хищные человеческие инстинкты, обычно используемые против зверей, на существа своего же человеческого рода; попыткой целый народ как собачью свору натравить на людей. Если однажды разбудить инстинктивную, дремлющую в человеке готовность к человекоубийству, если сделать ее долгом, то поменять объект уничтожения ничего не стоит. Сегодня уже очевидно, что на месте «евреев» могут быть «чехи», «поляки» или любая другая группа людей. Речь здесь идет о систематическом отравлении целого народа—немецкого — бациллами, которые заставляют человека обращаться с подобными себе существами по-волчьи; или, по-иному говоря, о том, как развязали и пестовали садистические инстинкты, сдерживание и уничтожение которых было делом тысячелетнего цивилизационного процесса. В одной из следующих глав я постараюсь показать, что большая часть немецкого народа — несмотря на его обесчещивание и ослабление в целом, — все же нашла в себе внутренние силы сопротивления, вероятно безотчетно, инстинктивно почувствовав, что здесь поставлено на карту Ведь если бы главная попытка нацистов — вернее сказать, ядро всех их устремлений — удалась, то это повергло бы человечество в кризис небывалых масштабов и поставило бы под вопрос дальнейшее физическое существование рода homo sapiens. В этом последнем случае единственным, чудовищным средством спасения человечества стало бы физическое уничтожение всех пораженных «волчьей бациллой».

Из этого короткого очерка видно, что нацистский антисемитизм имеет отношение не к одним только евреям; в отличие от прочих пунктов их партийной программы он касается крайних экзистенциальных вопросов. Так что можно себе представить всю смехотворность той, все еще не редкой в Германии точки зрения, согласно которой антисемитизм нацистов — мелкое, побочное явление, в крайнем случае, небольшой эстетический изъян движения, на который можно, в зависимости от отношения к евреям, или закрыть глаза или горько посетовать, но ото сравнению с великими национальными вопросами эта мелочь ровно ничего не значит». На самом-то деле, как раз «великие национальные вопросы» являются в высшей степени незначительным хламом повседневности, случайными ошибками европейского переходного периода, который, возможно, затянется на несколько десятилетий, по сравнению с грозной опасностью ««сумерек человечества»138, вызванной из преисподней нацистским антисемитизмом.