— Я обещал, никакого давления.

Потом он быстро и привычно разобрал багаж и удалился в ванную, а Хлоя присела на краешек бархатного кресла, чувствуя себя маленькой потерявшейся девочкой. Она бессмысленно пялилась на большую вазу с фруктами, когда Крис вырвал ее из задумчивости.

— Взяла удобную обувь? Пошли. Предварительная экскурсия. Надо же тебе хоть чуть-чуть ориентироваться на местности.

Хлоя заставила себя встряхнуться и даже смогла улыбнуться Крису.

Париж он знал, как свои пять пальцев. Хлоя только успевала вертеть головой по сторонам. Раньше она все это уже видела, но только на картинках, а теперь — вот он, Нотр-Дам де Пари, вот Латинский квартал и Сорбонна, вот Гревская площадь, вот бульвар Капуцинов…

Солнце вызолотило древнюю Лютецию, смешливый и беззаботный Париж, и все парижанки действительно были очаровательны, а мальчишки все как один напоминали Гавроша. Хлоя улыбалась без всякой причины, жмурилась на солнце и была счастлива, так счастлива, что сердцу становилось больно.

Они пили кофе под полосатыми тентами, а уличный художник углем рисовал на обрывке бумаги портрет Хлои, они ели горячие круассаны с малиновым вареньем и свежайшую землянику со взбитыми сливками, а потом шли по узким улочкам Старого Города, рассматривали старинные книги на лотках антикваров, импровизированные картинные галереи под открытым небом и бросали крошки ленивым и наглым парижским голубям.

Наконец Хлоя поняла, что не может сделать больше ни шага, и Крис усадил ее на небольшую лавочку под сенью раскидистого каштана. Она сбросила туфли и с наслаждением вытянула ноги.

— Крис! Это какое-то волшебство. Я не знала, что может быть так… так… Я ведь видела это все раньше, пусть на фотографиях, но неужели может…

— Видеть мало. Надо чувствовать. Дышать. Смотреть и вбирать в себя запахи, цвета, воздух. Вообще в Париже надо жить. Хоть иногда, хоть по месяцу.

— Ты жил?

— Да. Франция стала первой европейской страной, которую я увидел.

— Как?!

— Я, видишь ли, только наполовину англичанин. Мою мать зовут Лакшми. Она родилась в Лахоре, в Индии, но ее предки были горцами. Потом она повстречала моего отца, родился я, и целых семь лет мне светило совсем другое солнце. Там я был счастлив. Мы жили с моим дедом…

— Тем самым? Основателем империи Лэнгтонов?

— Нет. Дедом по материнской линии. Его звали Чхота-Лал. Он не мог бы основать империю, но вполне был способен ее разрушить.

Хлоя с изумлением смотрела на Криса. В зеленых глазах светилась любовь и нежность, смуглое лицо вновь было юным и безмятежным.

А ведь он очень любит своего деда! Как странно. Неприступный Крис Лэнгтон, у которого вместо мозгов ЭВМ, а вместо сердца — набор пиаровских приемов, способен на любовь…

Ей опять захотелось поцеловать его, и Хлоя была вынуждена вцепиться обеими руками в скамейку, чтобы не сделать это немедленно.

— Каким он был, твой индийский дед?

— Идеальным дедом. Учил меня стрелять из лука, ловить птиц в травяные силки, узнавать следы зверей в джунглях, играл со мной. Но главное — он был очень добрым.

— Почему тебя вырастил он?

— Больше некому было. Мой отец ушел из дома и стал хиппи. Видимо, автостопом добрался до Индии, где встретил Лакшми, мою мать, уговорил ее бросить колледж и уйти с ним. Она забеременела, но мой отец сказал, что в Англию он не вернется, потому что его семья — сборище английских снобов, и никто не захочет его видеть дома. Тогда Чхота-Лал забрал их обоих к себе, и они поженились. Я родился в его доме на берегу океана. Иногда по ночам я до сих пор слышу шелест волн… Через семь лет мы уехали в Англию.

Хлоя помолчала и осторожно спросила:

— А почему? Твой отец решил вернуться домой?

— Нет. К тому времени его с нами уже не было. Он ведь так и не смог жить в нормальном доме, опять ушел бродить по Индии. Потом мы узнали, что он умер от пневмонии где-то на границе с Пакистаном. А может, и не с Пакистаном. Если честно, мы до сих пор ничего точно о нем не знаем. Просто к тому времени мой английский дед узнал о моем существовании и приехал навестить нас. Ему переслали документы отца, так он и узнал, что у него есть внук.

Голос Криса изменился, стал глухим и немного злым.

— … Он приехал и увез нас с мамой в Англию.

— Ты… ненавидел его за это?

— Нет. Пожалуй, не его… Понимаешь, в нашем доме за городом мне даже понравилось. Много деревьев, зелени, воздух чистый. А вот от Лондона я был в ужасе. Я ведь привык к жаре, к ярким краскам и пряным запахам, к цветам, которые свешиваются прямо тебе в окно и пахнут, как первые розы Эдема, к ручным обезьянам и коровам, которым разрешено входить в любые храмы и дома… Как ты думаешь, мог мне понравиться тусклый, туманный и вонючий город?

— Ужасно…

— Для семилетнего мальчишки, никогда не носившего обувь, это был сущий ад.

— Ты… возвращался в Индию?

— Нет. Английский дед не разрешал. Конечно, когда мне исполнилось восемнадцать и я стал сам зарабатывать на жизнь, я немедленно поехал туда.

— И что же?

— И ничего.

— Что же изменилось?

— Там — ничего. В Индии ничего никогда не меняется. Тот же дом с белыми занавесками на окнах стоял на берегу того же океана, те же книги на полках, те же цветы и коровы… Я изменился.

— Ты просто вырос.

— Не просто. Я уже участвовал в соревнованиях, добился успехов, мне вскружила голову первая слава. Я желал всеобщего признания, восторгов, любви толпы.

— Что ж, это объяснимо, и для восемнадцати лет вполне простительно.

— Чхота-Лал думал иначе. Он тревожился за меня и сказал тогда: «Ты можешь так полюбить вкус победы, что перестанешь обращать внимание на способы, которыми ты ее добиваешься. И тогда твоя победа тебя убьет». Мне было восемнадцать лет, и я не стал его слушать.

— В восемнадцать лет никто не слушает советов.

— А ты откуда знаешь, красивая?

— Билли перестал меня слушаться лет с пятнадцати.

— И ТЫ ему это позволила?

— А у меня не было выбора. Мама к тому времени слабо помнила о нашем существовании, отец сократил свои посещения до одного раза в год, так что мне пришлось заниматься хозяйством, а это отнимает много времени. Борьба с Билли отняла бы вдвое больше, так что это был компромисс.

— Не пора ли тебе передохнуть, красивая? Должен появиться кто-то, кто будет носить тебя на руках и сдувать с тебя пыль.

Хлоя широко улыбнулась. Почему-то у нее было прекрасное настроение.

— Я готова. Подставляй руки.

Вместо этого Крис неожиданно поднес ее пальцы к губам и бережно поцеловал их.