На Перевале хозяйничал Прохор Лапин. За ночь Шерхель изготовил несколько сотен кирпичей, и из них уже выложили часть основания стены. Смотрелось это все чудно и дико: первобытное небо, серые скалы, расставленные повсюду плафоны с водой, по которым вымеряли уровень, и груды тусклых медных блоков, громоздящиеся поодаль. Почему-то мне вспомнились Фермопилы, триста спартанцев, каменные стены, что возводили бриттские короли в темные века для защиты от кельтов и саксов…

Дозорные, что сидели на утесах над Перевалом, сообщили нам, что ни ночью, ни утром червей они не видели. Зато с первыми лучами Эос на горизонте появились небольшие стада прыгунов.

– Похоже, Яныч прав, – сказал Гришка, поправляя ранец с припасами. – Не любят эти твари сухую погоду. Или, как вампиры, боятся солнечного света…

Переступив зримую черту, отделявшую худо-бедно обжитой нами мир от непознанных просторов Медеи, мы двинулись в глубь равнины, стараясь держать путь от холма к холму, чтобы иметь обзор и не оказаться застигнутыми врасплох.

Топот сзади послышался, когда мы отшагали примерно с километр.

– Стопари, начальник! – фальцетом кричал Миха, размахивая руками. – Припозднился я, сорряй. Сунулся в ваш кампус, а мне сезают – свалили вояджеры. Еле догнал.

– Можешь назад бежать, – сухо сказал я шнырю, когда тот поравнялся с нами. – Мне твои сорряи без надобности.

– Все, все, начальник! Виноват. – Миха прижал руку с короткими пальцами к курячей груди.

Цендорж, всю дорогу молчавший, неожиданно схватил его за шиворот, подтащил к себе и, страшно выпучив глаза, прошипел сквозь зубы:

– Ты, совсем баран, да? Гулять вышел, да? Вперед иди, далеко смотри. Еще плохо сделаешь – придушу.

Миха, шумно втягивая воздух раскрытым ртом, хотел было что-то ответить, но, взглянув на наши с Панкратовым серьезные лица, потупился. Шмыгнув носом, он молча занял место впереди нашего маленького отряда, и мы продолжили путь.

С Перевала хорошо просматривался довольно большой, метров в сто пятьдесят высотой, холм, отстоявший от наших скал километров на пять. Холм этот господствовал над равниной, и именно его я выбрал первой целью экспедиции. С плоской вершины, увенчанной щетиной кустарника, можно было осмотреться и выбрать направление, чтобы двигаться дальше.

– Печет-то как. – Гришка откупорил флягу, глотнул. – Эх, сейчас бы походный костюм с кондишеном…

Над нашими головами, высоко-высоко в бирюзовом небе кружила одинокая птица. Попискивали в высокой траве неведомые местные зверушки, то и дело из-под ног вспархивали мелкие птахи. Зной растекался над равниной, и дрожащий воздух скрадывал пространство, точно кисейный занавес.

«Идиллия, просто идиллия, – думал я. – Точно и не было никаких хрустальных червей, точно и не было бойни на Перевале».

Похоже, точно такие же мысли царили и в головах моих спутников. Цендорж тихонько напевал по-монгольски, и в раскосых глазах его стояла тоска по родным степям. Миха, сшибавший железным прутом сиреневые метелки с высокой травы, вел себя так беспечно, словно мы шагали по подмосковному лугу. Панкратов, в начале пути беспрерывно озиравшийся, успокоился, сунул руки в карманы и время от времени насвистывал разные модные мотивчики. В общем, получалась не разведка, а какой-то пикник, экскурсия школьников на природу.

Когда мы поднялись на холм, я объявил привал. Расстелив пластиковое полотнище, мы вывалили на него наши припасы. Миха и Цендорж принялись вскрывать пайки и резать мясо, Гришка отлучился в кусты, а я отошел на несколько шагов, осматривая окрестности.

С севера и востока равнину окаймляли скалы, а в южном и западном направлении она тянулась без конца и края, постепенно понижаясь. Там уже не было холмов; ровная, как стол, плосковина уходила к далекому горизонту. На юго-западе, на самой границе видимости я разглядел темную полоску. Что это было – далекие горы или лес, – никто не знал.

Довольно многочисленное стадо прыгунов мирно паслось в паре километров от нас. Судя по всему, им не угрожала никакая опасность. Стало быть, первым результатом нашего похода стала твердая уверенность, что в радиусе как минимум десяти километров на равнине червей нет и внезапного нападения ожидать не стоит.

«Надо бы в будущем построить на этом холме укрепленный пост, а то и поселение и прыгуньи фермы», – пронеслось у меня в голове. И тут же возникла другая мысль: «Эге, а ведь я уже прикидываю, как нам жить и выживать самим, без помощи сверху…»

– Еда готова, сэр! – доложил Цендорж.

– Ага, начальник! Вара варой, а обед по расписанию, – поддакнул Миха.

Я вернулся к нашему походному столу, уселся на смятую траву и вместе с остальными воздал, как писали в старинных книгах, дань желудку.

– А скажи-ка, друг Цендорж, как тебя занесло на Медею? – с набитым ртом поинтересовался Панкратов.

Монгол отложил надкусанную галету, посмотрел вдаль и ответил:

– До войны я баранов пас. В моем роду все мужчины баранов пасли. За баранов платили хорошо – живое мясо, богатые люди любят такое. Когда ваши поссорились с Коалицией, у нас в Монголии курултай собрали. Долго думали, как быть. Одни говорили: «Надо тихо сидеть, баранов пасти, лошадей. Монголам в чужой войне проку нет». Другие говорили: «Мы всегда с Россией были. Нельзя Россию бросать – она обидится». Третьи говорили: «От России пользы нам нет. Наших коней, коров, баранов в Америке покупают. Если мы вступим в Коалицию, у нас базы построят. Монголия между Россией и Китаем лежит. Они испугаются, когда тут войска Коалиции появятся. И войны не будет».

Третьи победили. Монголия стала страной Коалиции. Нас всех сразу призвали на войну. Я воевать не умею, дома только старый лучемет был, волков стрелять. Но меня тоже взяли на войну. Возле озера Хубсугул есть поселок Хатгал. Там базу стратолетов сделали. Ночью черные треугольники взлетали из-под земли, утром прилетали обратно. Вокруг стены, силовые линии, называются «периметр», народу много, гравилеты по степи ходят, диверсантов ищут.

Мне форму дали, новый лучемет дали, хороший. Большой начальник из Коалиции сказал: «Цендорж, ты теперь солдат свободного мира. Бери своих пастухов, бери баранов и гони к Хубсугулу. Будешь пасти их и мясо отдавать нашим пилотам, чтобы они хорошо кушали и хорошо воевали».

Монгол судьбу не выбирает, монгол судьбе подчиняется. Три месяца весь мой род жил у синего озера Хубсугул. Три месяца черные треугольники взлетали из-под земли. Три месяца я кормил их пилотов.

Потом с неба упали ракеты и земля затряслась, а следом пришли русские десантники. Они подбили гравилеты, сломали стены, отключили периметр, многих пришлых людей убили, еще больше взяли в плен. Я был в форме Коалиции, с лучеметом – и меня тоже взяли. Капитан с усами сказал: «Дурак, кому ты служишь!» Я сказал ему, что не стрелял в его десантников. Но меня и всех моих родственников все равно посадили в транспортный стратолет и увезли далеко-далеко. Там, в лагере на берегу соленого моря, мы жили почти год. Ели, спали – больше ничего не делали. А потом нам сказали: «Все, кто хочет искупить вину и вернуться домой, должны полететь на планету Медея». И мы полетели. Вот так я оказался здесь.