– Нет, не надо идти. Далеко, однако. Птица быстро летит, человек по земле идет. Солнце спрячется – плохо. Не надо идти.

– Ну что ж, быть по сему, – подытожил я. – Береженого бог бережет. Давайте передохнем еще немного и будем собираться обратно.

– Сайленайте! – вдруг прошипел Миха, подняв вверх указательный палец и прислушиваясь. – Тш-ш-ш… Слышь, начальник? Сонгает кто-то…

– И верно, – удивился Гришка, навострив уши, – я тоже слышу. Песня. И звенит… Как колокольчики!

– Эльфы, – улыбнулся я, а сам вспомнил вчерашние слова непонятной девушки Медеи: «Завтра будет радость и удача…»

Монотонное пение и странный звон приближались. Кто-то двигался по равнине, причем двигался явно в нашу сторону.

– Эта… – Цендорж озадаченно поскреб ежик черных волос. – Человека за нами послали, да?

Я пожал плечами:

– Вряд ли. Если бы это был посыльный, гонец, он бы не песни распевал, а бегом бежал и орал благим матом, привлекая к себе внимание. А певец этот передвигается не спеша, да еще звон… Что может так звенеть?

И вдруг, повинуясь молниеносному наитию, я вскочил на ноги, дернул к себе скатерть.

– Быстро! Все убрать – и прячемся!

Мы торопливо собрали остатки снеди, расхватали сумки и ранцы. И едва только втиснулись в колючие заросли кустарника, как над взлобком холма появилась голова прыгуна. Зверь фыркнул, поводя длинными ушами. Миха тихонько охнул. И было отчего – на морде прыгуна отчетливо просматривалась сбруя, а уши животного украшали разноцветные ленточки.

Пение смолкло, раздался приглушенный возглас, и прыгун начал подниматься на холм. Точно во сне, я видел, как он вырастает из густой травы, а за его мохнатым горбом так же медленно появляется в моем поле зрения плетенный из травы навес, под которым в высоком деревянном кресле покачивалось существо, облаченное в… наверное, в скафандр, по крайней мере, все тело его было защищено, голову венчал глухой шлем, а за плечами веерообразно расходились кверху узкие треугольные полосы – видимо, антенны.

– Етитская сила! – восторженно прошептал Миха. – Гуманоид!

– Это что, контакт?! – ошалело спросил Панкратов. – Вот здесь, среди колючек – контакт?

Мне неожиданно до смерти захотелось рассмеяться, и, с трудом сдерживая рвущийся наружу смех, я прошипел сквозь зубы:

– Тихо всем! Пока можно сказать только одно – это не наш и не грейт. Гуманоидное существо – это да. И только.

– Человек это, – уверенно пробормотал Цендорж. – Чужой человек.

– Сам ты… – шепотом рассердился Гришка. – Смотри – он в скафандре! Зачем человеку на Медее в скафандре ходить?

– В таком скафандре мои предки весь мир завоевали, – с ехидцей в голосе ответил Цендорж. – Человек это. Но не наш, не колонист, да.

В разговор влез Миха. Хрипя и брызгая слюной, он понес какую-то околесицу про гуманоидов, про стэлменов, которые-де с ними уже встречались, про Ники Каттера…

Краем уха я слушал их тихий спор, разглядывал медленно едущее вокруг вершины холма существо. Его прыгун вез за собой тележку на двух высоких колесах, на которой возвышался темный цилиндр сантиметров семьдесят в диаметре и метров двух высотой. Наездник сидел в своем кресле, понукая мохнатого скакуна с помощью веревочных вожжей. Все это сопровождалось тем самым мелодичным звоном, что так удивил нас поначалу. Скорее всего, звенели те самые заостренные полосы, торчащие над плечами и головой гуманоида.

В голове моей проносились строчки из дополнения к Уставу ВКС, а точнее – из обязательной инструкции Военно-Космических сил, озаглавленной кратко и емко: «О контакте с внеземным разумом». Там много чего было понаписано, но главное я запомнил четко: «Если в случае встречи с представителями иного разума военнослужащий/ие ВКС не имеют уверенности в силовом превосходстве, необходимо избегать прямого контакта до момента, когда это превосходство будет достигнуто».

Говоря по-простому – пока у нас не будет уверенности, что мы сможем гарантированно завалить этого песняра, обнаруживать себя мы не имеем права.

И сразу стало легко и понятно. Все же устав – великая вещь. Гражданские этого оценить не могут, да и не смогут никогда, а вот для тех, кто в дерьме по уши, воинский устав да бог на седьмом небе – главное подспорье.

– Цыц! – я осадил разошедшихся контактеров и вкратце обрисовал им план действий. Мы будем следить за наездником до тех пор, пока он не выкажет своих намерений. Едет гуманоид тихо, и в случае, если ему вздумается направиться в сторону Перевала, мы сумеем незаметно обогнать его и подготовить встречу согласно инструкции: «…когда это превосходство будет достигнуто».

– Так он же один! – хмыкнул Панкратов. – Чего он нам сделает? Если что – сдернем с прыгуна и свяжем.

– Нет! – я решительно помотал головой. – Мы не знаем, какими технологиями располагает его цивилизация. Тут масса вариантов – от неизвестного нам оружия до опять же неизвестных средств связи. Вдруг острия – это антенны какого-нибудь передатчика, использующего неизвестный нам принцип связи? Мы к нему, а он посылает сигнал своим, и через час тут уже целая армия…

– Ага, – не сдавался упрямый Панкратов. – Армия верхом на прыгунах. Ха-ха. Ясно же видно, что технологически этот парень не круче средневекового рыцаря. И не скафандр на нем, а доспехи. Цендорж вон сразу понял…

Всадник неожиданно замер, повернул голову в шлеме и посмотрел в нашу сторону.

– Ти-ише! – я приник к земле, рядом вжались в бурьян и колючки остальные.

Некоторое время поозиравшись, гуманоид что-то произнес, тронул прыгуна и начал спускаться с холма. Вскоре до нас долетело его заунывное пение.

– Погоди-ка, начальник… – изумленно сказал Миха. – А сонга-то того… наша сонга-то!

Я уже и сам разобрал в невнятном бубнеже вполне понятные и даже знакомые русские слова:

Пробираясь до калитки

Полем вдоль межи,

Дженни вымокла до нитки

Вечером во ржи.

Очень холодно девчонке,

Бьет девчонку дрожь,

Промочила все юбчонки,

Идя через рожь.

Если кто-то звал кого-то

Сквозь густую рожь

И кого-то обнял кто-то,

Что с него возьмешь?

И кому какое дело,

Если у межи,

Целовался с кем-то кто-то

Вечером во ржи…

И кончилась песня.

У певца явно были проблемы со слухом, он перевирал даже свой собственный самодельный мотив, но слова-то, слова!

– Это Роберт Бернс. Безо всяких сомнений… – тихо произнес я.

– Перевод Маршака, – блеснул эрудицией Панкратов. – Ни хрена не понимаю.

А русскоязычный гуманоид между тем начал удаляться и затянул новую песню: