Я отрицательно помотал головой, но Рен не признавал никакого «нет». Он схватил меня за руку, поднял с дивана и потащил на танцпол. Ребята нам обрадовались, расширили круг, чтобы мы могли к ним примкнуть. Я пытался какое-то время двигаться в такт, но ничего не получалось.

Я хотел было извиниться перед ними и объявить, что я все-таки ухожу, но тут кто-то, подтанцовывая, обнял меня сзади за живот. Я, нахмурившись, оглянулся – и увидел лицо Элейн Эллингтон.

– Джеймс! – крикнула она сквозь музыку, улыбаясь мне. Ее светло-медовые волосы вились, обрамляя слегка разрумянившееся от танца лицо. Я без промедления отбросил от себя ее руку и ушел с танцпола, вернувшись в нашу ложу. Добравшись туда, я почувствовал себя выбившимся из сил. Я заказал себе воды и упал на диван.

Вид Элейн подействовал как удар кулаком в солнечное сплетение. Воспоминания о том вечере в бассейне у Сирила, которые я и без того таскал глубоко внутри тяжким грузом все двадцать четыре часа в сутки, вдруг снова обрели силу, и меня обдало волной тошноты.

Но я плохо знал Элейн и не принял ее в расчет. Вскоре она явилась ко мне и села рядом, закинув ногу на ногу:

– Что это было за странное приветствие? – спросила она, прочесывая пальцами свои локоны. Глаза ее весело поблескивали. Она сидела так близко, что мы почти соприкасались. Она придвинулась еще ближе. Все мое тело закаменело, когда в нос ударил запах ее духов. – Я лишь хотела тебе сказать, что соболезную тебе в связи со смертью твоей мамы. Если хочется поговорить или что-то вроде того, я всегда для тебя открыта. – Она положила ладонь мне на колено, и ее рука медленно поползла по моей ноге вверх.

– Элейн, прекрати, – сказал я твердым голосом и стряхнул ее руку. Сам при этом отодвинулся, строго глядя на нее.

– Я сделала что-то не так? – удивленно спросила она.

Я отрицательно помотал головой.

– Нет. Это я все делаю не так, – ответил я.

Элейн повела бровью:

– Да что это с тобой?

Я пожал плечами, но ничего не ответил.

Она долго смотрела на меня, потом помотала головой:

– Да, раньше ты был лучше.

– Мне очень жаль, – произнес я. – Был, но больше не могу.

Она отодвинулась.

– Жаль, – сказала она, вставая. – С тобой всегда было так весело.

Она ненадолго замерла на месте, словно ждала, что я задержу ее. Но поскольку я не шелохнулся и тупо смотрел перед собой, она, ни слова не говоря, вернулась на танцпол.

Я откинулся назад и уставился на клубный потолок. Мне впервые бросилось в глаза, что там были маленькие огоньки, призванные, по-видимому, изображать звезды. Я машинально полез в карман брюк, чтобы достать портмоне. Я быстро раскрыл его и вытащил бумажку, спрятанную за моим удостоверением личности. В последние недели я избегал заглядывать в этот список – из страха, что он добьет меня. Я поднял эту бумажку вверх, поэтому маленькие звездочки с потолка чуть ли не просвечивали его. Пункт за пунктом я читал, что мы с Руби тогда вместе написали. Я тяжело сглотнул и почувствовал, как першит в горле.

В моей жизни еще не было никого, кто бы так интересовался мной, как Руби. В моей жизни еще не было никого, о ком бы я думал первым делом, проснувшись утром, и чье лицо стояло бы у меня перед глазами, когда я засыпал. И не было еще никого, кто бы хотел осуществить мои мечты.

Все, что произошло, изменило меня. Я больше не был прежним. Но, если и осталось какое дело, за которое я хотел бороться, это была Руби.

С этой мыслью я покинул клуб.

Руби

– За Руби! – громко воскликнул папа.

– И за Лин! – добавила я и широко улыбнулась подруге.

– И за Лин! – хором повторили мама, папа и Эмбер.

Это была папина идея – устроить дома маленькую вечеринку в честь Оксфорда и вместе с Лин выпить за наш успех. Когда мы с мамой сказали ему об этом, он нам сперва не поверил на слово и потребовал, чтобы мы показали ему письмо. Читая его, он то и дело бормотал «нет», только чтобы потом так крепко обнять меня, что и спустя четыре часа мои ребра все еще напоминали об этом.

– Я не могу поверить, что нас приняли, – шепнула я Лин поверх моего бокала с шампанским.

– Я тоже не могу поверить.

Мысль о том, что ближайшие три года я проведу с подругой, выпустила на свободу целую стайку взволнованных бабочек у меня в животе. Я так радовалась, что это ощущалось как нечто невозможное.

– Придется нам теперь поднапрячься, Лин, – сказала я.

– Но хотя бы один вечер вы можете просто порадоваться? – рассердилась на нас Эмбер.

Мама с папой смеялись, пока мы с Лин обменивались покаянными улыбками.

– Ты права, – сказала я.

– Но ведь еще многое может пойти наперекосяк? – спросила Эмбер.

Лин отставила бокал с шампанским на стол и взяла себе начо, единственную закуску, какую мы успели приготовить на скорую руку.

– Мы должны все предметы сдать на отлично, только в этом случае нам обеспечено твердое поступление.

– А я еще должна попасть в список стипендиатов, – тихо добавила я, пытаясь подавить в себе панику, которая поднималась во мне при одной этой мысли. Наша консультантка по поступлению в Макстон-холле не раз заверяла меня, что мои шансы на стипендию выше среднего и она бы на моем месте даже не волновалась об этом. Но это легко сказать, но нелегко сделать.

У Лин побледнели щеки, и она отложила надкушенный начо к своему бокалу.

– А что, если я получу по какому-то предмету плохую оценку? Тогда моя бабушка возьмет назад свое обещание поддержать меня в учебе.

– Девочки, вы должны сейчас праздновать, а не впадать в смертельную тревогу! – Мама сидела напротив меня и Лин в своем любимом кресле в цветочек и качала головой, глядя на нас.

Мы с Лин обменялись озабоченными взглядами, потом одновременно взяли бокалы и отпили по глотку.

– Вас бы, наверное, не взяли, если бы не были уверены, разве не так? – усмехнулась Эмбер. Она не была потрясена моим поступлением и пыталась радоваться, но я все равно замечала, как ее печалит предстоящий отъезд. Хотя Оксфорд и недалеко отсюда, есть все-таки разница, разделяет нас коридор или двухчасовая поездка на поезде. Эмбер ненавидит перемены, и я уверена: если бы решала она, мы бы так навсегда и остались в этом доме до конца своих дней.

Но, даже если ее настроение в ходе дня сказывалось и на мне и я при мысли об отъезде тоже печалилась, все-таки радость от поступления была намного сильней. И с той минуты, как здесь появился Джеймс, я решила, что никто и ничто не испортит эту радость.

После того как бутылка шампанского опустела, мы с Лин оставили родителей перед телевизором, а сами пошли наверх ко мне в комнату.