class="p1">Лес сгустился, стал сырым — у Саньки промокли ноги. У Альбинки, скорее всего, тоже, но она не жаловалась, наоборот, смотрела вокруг с любопытством и восторгом.

— Мам, тут как у бабы Ани.

Анна Матвеевна, Санькина свекровь, жила в Карелии, чуть севернее Петрозаводска. Андреев отец был лесником в охотничье-рыболовном хозяйстве. Жили мужнины родители в деревне на берегу озера и предыдущим летом забирали Альбинку к себе на две недели — Санька тогда взяла несколько подработок и неплохо заработала. Денег хватило на скрипку для музыкальной школы, оплату школьной подготовишки и дополнительные занятия с учительницей музыки…

— Да, природа тут необычная, — согласилась Санька. — Где-то ближе к нашему северу, где-то к средней полосе.

Едва заметная тропа вильнула круто.

Белыми столбами замельтешил перед глазами березняк. За ним круглыми кочками с ситником обозначилась болотина.

Тропа вновь проступила четко, теперь совершенно мокрая. Серая пахучая грязь залепила обувь. Поднялись по сторонам завораживающе прекрасные столбики дикой северной орхидеи — ятрышника. Лилово-розовые, в темных леопардовых пятнах цветы были непривычно большими, почти как у тропической родни.

— Мама, смотри, какой цветочек прекрасный! — громко восхитилась Альбинка. — Мы рвать его не будем.

— Правильно, доченька. Все северные орхидеи в основном краснокнижные.

— Тут тоже краснокнижные?

— Не знаю. Хотя какая разница, Аль? Не краснокнижные тоже бездумно рвать не нужно. Растут — и пусть растут.

— И пусть растут, — радостно согласилась дочка. — А мы, лешие, охранять их будем.

Они шли вперед сквозь растительное буйное колыхание, и все кругом полнилось жизнью.

Приболотный мир наряжался в розовато-лиловые тона: цвел фиолетово дербенник, развешивался кремово-сиреневыми сережками горец, топорщила вверх пирамидки из сизых пушистых шариков блошиная мята…

Альбинка нашла зреющую морошку и потянула в рот, приговаривая с восторгом:

— Мам, а морошка с малиной похожи.

— Так родня они, — отозвалась Санька, подтягивая узел шарфа-слинга. — Одного рода и семейства.

— Тут точно как у бабы Ани, — проглотив все добытое, сообщила дочка. — И красота такая же.

Но Саньке было не до красот. Она только на секунду склонилась к кочке, обвязанной шартрезовыми лохматыми жгутиками созревшей шикши, чтобы сорвать и засунуть в рот ягодку-бусинку со вкусом крепкого сладкого черного чая, прохладную и горьковатую.

Сверкнули впереди искры очеретника, растопырившего длинные лепестки-лучики, зеленые на концах и серебристые у основания. Сабельник разбавил их нежную бледность багровыми хищными звездами с игольчатыми шариками по центру. Белые раковины белокрыльника с золотистыми «колосками» внутри выглянули из темной воды.

Вода…

Она подступила к самой тропе, шоколадно-черная, как крепкий кофе.

— Иди-ка сюда, Аль. Дай руку, — позвала Санька.

Впереди начиналось болото.

Настоящее, опасное, непредсказуемое. Знакомые растения, пряча в своем сочетании особый предупредительный код, красноречиво сообщали: впереди трясины, будь осторожна и внимательна, как никогда, ибо в болоте повсюду обман.

Под нежными ли кроличьими хвостиками пушицы, в аировых ли зарослях, еще ли где-то…

Ступишь неудачно — и все.

И только водья — черное око глядящей в небо бездны — будет с тобой честна. Откроется тебе во всей своей жуткой красе. Поманит в глубину, приглашая присоединиться ко всем предыдущим…

…канувшим.

— Мам, смотри, какая поляночка красивая, — восхитилась Альбинка и попыталась рвануть к светлому прогалу, окольцованному хороводом чахлых «мангровых» берез.

А в прогале — лужок, зеленый, чистенький, будто только постригли его газонокосилкой. Весь в незабудочках, там и тут желтые фонарики купавок понатыканы, так и ждут, что кто-то разляжется меж ними отдохнуть.

— Стой! — Санька рявкнула так громко, что оба заблудня поджали от неожиданности хвосты и обернулись с тревогой.

— Ты чего ругаешься, мам? Я ж не безобразничаю? — обиделась на резкий тон Альбинка.

— Я не ругаюсь. Прости, Аль. — Санька крепче сжала дочкину руку. Указала пальцем на лужок, произнося: — Помнишь, что баба Аня перед отъездом, когда чай пили, нам рассказывала? Как люди тонут?

— Ой, помню… — нахмурилась Альбинка и опасливо поежилась. — Там провалишься, да?

— Да.

Санька пристально оглядела безупречное пространство лужка.

Вот он — главный обман болот, самый нежданный и смертоносный.

Чаруса, что прячет под травянистой зеленой шкуркой вечно голодную бездну, как охотник звероловную яму. Сверху полянка в цветах, а ступи на нее — полетишь в жадную пасть болота, на самое дно, в неохватный его «желудок», хранящий в своих глубинах сотни, тысячи таких же беспечных жертв.

Чаруса, как прожорливое болотное божество, проглотит всех и не подавится…

— Стрелок, Белка! — разволновалась за волков Альбинка. — Будьте осторожнее. На травку не ходите.

Заблудни и сами прекрасно знали, куда можно идти, а куда нельзя. Обогнули коварную топь по большой дуге, проследили, чтобы мать и дочь прошагали за ними на проступивший впереди бревенчатый настил.

Обустроенная дорога через болото — гать — тянулась вдаль, насколько хватало глаз, надежная на вид. Сложили ее из распиленных на несколько частей стволов, пригнанных друг к другу прочно и ладно, отороченных по краю березовыми и сосновыми бревнами.

Санька с Альбинкой прошли по ней с километр, после чего свернули с основного пути на тонкий отрост, заложенный в две доски. Эта новая худосочная тропка увела в густые заросли рогоза, высокого, в полтора Санькиных роста.

Теперь мать с дочерью шли, будто в лабиринте. Лихие повороты тропы, а по обеим сторонам тростниковая стена — ничего за ней не видно.

После очередного крутого витка пути, настил вытянулся в прямую линию и вскоре уперся в каменистый берег поросшего разноцветным ягелем острова. В центре его росли худощавые сосны, малохвойные, все седые от разросшегося по ветвям лишайника. За соснами кустились крушины в черных ягодках и серебристые округлые ивы.

Заблудни встали в стойку перед самым густым кустом: как охотничьи псы подогнули переднюю лапу, вытянули шеи и хвосты параллельно земле.

Белка поставила торчком уши и тихо зарычала, предупреждая о чем-то.

Санька приблизилась к заблудням, отследила их напряженные взгляды и вздрогнула от неожиданности. Из-под серебристого ивового шатра выглядывал наружу мысок испачканного грязью кожаного сапога.

— Что там, мам? — потребовала разъяснений Альбинка.

— Не знаю пока… Отойди-ка немного в сторонку.

Саньке очень не хотелось, чтобы возникшие в мыслях догадки о чьей-то смерти оправдались, но надежд на это было маловато… Грязный сапог тяжестью своей продавливал мох, выглядел наполнено — свершено точно, что не без хозяина тут лежит.

Крепко зажав в руке посох, Санька произвела его концом точный короткий пасс. Ветви ивы послушно раздвинулись в стороны, как занавес театра.

Под кустом лежал человек. Мужчина.

Санька сглотнула: точно труп. Лицо уже отдает в синеву, черты заострены, веки…

… чуть заметно подрагивают.

Еще живой!

Присев рядом и не выпуская из напряженных пальцев посох ни на секунду, Санька оглядела найденного незнакомца. Он был довольно