– Отпусти, – пели хросса. – Отпусти, уходи, растворись. Отпусти свое тело, освободи его, урони, как камень роняют в воду. Пусть уходит на дно, исчезает. Пусть покоится там, под покровом воды, где ничто не мешает, ведь она цельна и едина. Отправь его в путь, которому нет конца. Пусть уйдет – и из него вырастет новый хнау. Новая жизнь, новое начало. А ты, пестрый мир, открывайся безбрежный, бескрайний. Ты лучше и чище, чем первый, ты слабый и тусклый. Когда в мире есть жар, в нем рождается жизнь, но лишь бледная, темная, немощная. Мы видим ее детей, что растут вдали от солнца в печали. В небесах же родились другие миры, в них высокие травы, светлопрядные леса и ланиты цветов. Первый темный, второй яркий. Один рожден миром, второй рожден солнцем.

Вот и все, что Рэнсому удалось запомнить и перевести. Когда хросса замолкли, Уарса произнес:

– Давайте рассеем движение, что было их телами. Так Малельдил рассеет все миры, когда первому, немощному, придет срок.

Он подал знак одному из пфифльтриггов, тот поднялся и подошел к мертвым. Хросса, заведшие новую песнь, отступили на десяток шагов. Пфифльтригг коснулся каждого тела неким предметом из хрусталя или стекла и большим лягушачьим прыжком отскочил подальше. Вспыхнул яркий свет, Рэнсом торопливо прикрыл глаза; в лицо ударил жаркий ветер. Через миг все затихло. Носилки опустели.

– Господи, вот бы эту штуку нам на Землю… – пробормотал Дивайн Рэнсому. – Не надо ломать голову, как избавляться от лишних трупов.

Тот, однако, думал о Хьои и не ответил. Да и не успел бы – вернулись охранники с измученным Уэстоном, и все выжидающе уставились на них.

Хросс во главе процессии (видимо, будучи созданием крайне ответственным) тут же начал оправдываться:

– Я надеюсь, мы не сделали хуже, Уарса! Мы окунули его головой в холодную воду семь раз, как ты и велел, но под конец в бочку что-то упало. Мы испугались, это его макушка, а потом увидели, что это оболочка из кожи какого-то зверя. Поэтому одни сказали, что семи раз достаточно, а другие – что нет. И мы окунули его еще семь раз. Надеюсь, мы не ошиблись… Он что-то кричал все время, особенно вторые семь раз, но мы ничего не поняли.

– Ты все сделал правильно, Хну, – успокоил его Уарса. – Отойди, дай на него взглянуть.

Охранники расступились. Уэстон, обычно бледный, от холодной воды раскраснелся пуще спелого помидора, а волосы, не стриженные с тех пор, как они прилетели на Малакандру, облепили лоб тонкими прядями. С ушей и носа до сих пор текло, на лице же застыла скорбная гримаса храбреца, готового отдать жизнь за великое дело, даже ускорить свой конец, если придется, – правда, местные обитатели, увы, не знакомые с земной мимикой, его жертвенности не оценили. Впрочем, подобный настрой Уэстона был оправдан: за утро он успел натерпеться страхов, а теперь вдобавок еще и пережил четырнадцать холодных купаний. Дивайн, неплохо его изучивший, крикнул Уэстону на английском:

– Вы там полегче! Кажись, эти черти научились атом расщеплять, если не что похуже. Поэтому следите за языком и не вздумайте пороть вашу чушь.

– Ха! – огрызнулся тот. – Вы с ними спелись, да?

– Тихо, – велел голос Уарсы. – Ты, плотный, ничего о себе не говорил, поэтому я сам расскажу. В своем мире ты хорошо изучил материалы и сумел построить корабль, способный пересечь небеса, в остальном же у тебя разум животного. Когда вы впервые сюда прибыли, я послал за вами, желая оказать одну лишь честь. Однако разум ваш темен и полон страха. Вы решили, что я замыслил дурное, и потому как звери поймали этого Рэнсома, дабы отдать его вместо себя. И сегодня, увидав Рэнсома, ты пытался второй раз обречь его на муки, чтобы спасти себя. Вот как вы обращаетесь со своими же собратьями. Я знаю, что ты уготовил моему народу. Некоторых ты уже убил и хочешь убить остальных. Тебе все равно, хнау перед тобой или нет. Не пойму, как Гнилому удалось настолько поразить гнилью ваш мир. Будь ты моим созданием, я рассеял бы тебя на месте. Моей рукой Малельдил способен на многое, я в силах рассеять тебя даже на границе вашего мира. Однако пока я этого делать не буду. Говори! Покажи, есть ли у тебя в голове хоть что-то помимо страха, смерти и похоти.

Уэстон смерил Рэнсома злым взглядом.

– Ясно… Удачный же вы выбрали день для того, чтобы стать предателем: в самый важный момент для человеческой расы.

Затем он повернулся в ту сторону, откуда звучал голос.

– Знаю, ты убить мы. Я не бояться. Вместо мы прийти другие, сделать этот мир наш…

Однако Дивайн, вскочив на ноги, перебил:

– Нет, Уарса, не слушать его! Он глупый, очень глупый. Мы маленькие люди, хотеть только кровь солнца. Ты давать мы кровь солнца, мы улетать в небо, ты больше мы не видеть. Все, ясно?

– Тихо! – сказал Уарса. Свет, откуда шел голос (если его вообще можно назвать светом), едва заметно переменился, и Дивайн, съежившись, упал на землю. Потом кое-как поднялся, весь белый, едва дышащий.

– Говори, – велел Уарса Уэстону.

– Я не… не… – начал тот на малакандрийском и вдруг замолчал. – Нет, на их проклятом языке мне этого никогда не сказать! – добавил он на английском.

– Говори Рэнсому, он передаст твою речь, – предложил Уарса.

Уэстон считал, что час кончины близок, и потому был полон решимости поговорить о том, что интересовало его помимо науки. Откашлявшись, физик принял величавую позу и начал:

– Возможно, в ваших глазах я выгляжу обычным бандитом, но на моих плечах лежит судьба человеческой расы. Ваша племенная жизнь с каменными орудиями, хижинами, простецкими лодками и примитивным социальным устройством ничто по сравнению с нашей цивилизацией: нашей наукой, медициной, законодательством, армией, архитектурой, торговыми связями, транспортной системой, которая стирает границы времени и пространства! Мы имеем право вас вытеснить – право более развитой расы. Жизнь…

– Минуточку, – сказал на английском Рэнсом. – Не так много, я за раз все не запомню.

И, повернувшись к Уарсе, начал переводить, правда, с большим трудом. В результате (Рэнсом и сам понимал, до чего убого это звучит) получилось примерно так:

– Среди нас, Уарса, бывают такие хнау, которые отбирают у других хнау еду и… и другие вещи. Так вот, Уэстон говорит, что не такой. Он говорит, что хочет изменить жизнь тех наших людей, которые еще не родились. Он говорит, ваши хнау одного рода живут вместе, у вас копья и хижины очень маленькие, а лодки слишком легкие. И правитель только один. Так в нашем мире было очень-очень давно, а теперь мы умеем намного больше. У нас бывает так, что одно существо вдруг слабеет и чувствует боль, и мы знаем, как ему помочь. У нас много гнилых, и мы убиваем их или запираем в больших хижинах, и у нас есть люди, которые умеют решать споры между хнау из-за домов, или женщин, или вещей. Он говорит, у нас есть хнау, которые хорошо умеют убивать других хнау, их специально этому учат. И мы строим очень большие хижины из камня и металла, как… как пфифльтригги. И мы умеем обмениваться вещами и очень быстро далеко перевозить тяжелые предметы. Вот почему, если наши хнау убьют всех ваших, это гнилым поступком не будет.