— Мама шкажала, ты мне почитаешь перед шном.

— Софи, солнышко, уже поздно.

Минне хотелось сделать глоток джина, принять ванну и лечь в кровать. Но, взглянув в расстроенное лицо Софи, она посадила малышку на колени и начала читать.

Это была сказка о Франце, сельском мышонке, жившем в избушке. Там на окнах висели красные занавески в клеточку, помещались два креслица для двух мышек и горел крошечный очаг. Франц носил красный берет и очки и был очень доволен, поскольку только что украл корзинку клубники, тарталетки на соседней ферме и принес их своим хорошо воспитанным мышатам, не забыв и обаятельных, толстых, мохнатых родителей — обычные типажи детских сказок, но, увы, ничего общего с реальной жизнью детей. Сказки были добрые и бессвязные. Вскоре Минна и прижавшаяся к ней Софи заснули.

Утром Минна встала рано и отвела Софи в ее комнату, стараясь не разбудить Матильду. Ей хотелось кофе и куска хлеба, поскольку она осталась без ужина, но мысль, что она может столкнуться с Зигмундом, держала ее в комнате почти до завтрака. Как обычно, с тех пор, как поселилась здесь, с утра она успела многое: подняла детей, накормила их и отправила каждого по расписанию. Марта вела себя обычно, вчерашнее раздражение исчезло.

— Как спалось, дорогая? — спросила сестра.

— Прекрасно, спасибо. А ты?

— Как дитя. Я так измучилась, что рукой не могла двинуть. Заснула, едва коснувшись подушки. А Зигмунд бодрствовал всю ночь в кабинете. Просто не знаю, что делать с этим человеком.

Марта натянула шляпку, пальто и ушла к мяснику. Сказала, что собирается пожаловаться на вчерашнее мясо, а потом зайдет к портнихе. Минна хотела заметить, что сестре не мешало бы сменить стиль, ее платья безвкусны, давно вышли из моды, но промолчала. Она наводила порядок в гостиной, когда услышала громкие голоса в прихожей.

Минна приоткрыла дверь и увидела в вестибюле доктора Йозефа Брейера — ближайшего коллегу и учителя Фрейда. Старше Фрейда на четырнадцать лет, он выглядел и вел себя, как добрый дядюшка. Модуляции его голоса, как у многих ученых, были впечатляюще рассудительны в отличие от резких выпадов Фрейда, в которых клокотало несогласие и злость.

— Как я ни старался, не могу безоговорочно принять ваши выводы. Мои исследования не подтверждают их, — заявил Брейер.

— Тогда ваши исследования ошибочны, — возразил Фрейд, сердито глядя на бывшего наставника.

— Вы принимаете это слишком близко к сердцу, Зигмунд.

— А как я должен принимать?

— Я же не утверждаю, что не согласен со всем. Однако ваши выводы — грубейшая переоценка сексуальности. Вы слишком далеко зашли.

— Я еще недостаточно далеко зашел! — крикнул Фрейд, заполняя яростью все пространство.

Минна догадалась, что они обсуждают «Исследование истерии».

На лекции, которую она посетила, он занял оборонительную позицию и потом сказал ей, что его выводы о причинах истерии опровергались другими учеными.

— Вы мой самый блестящий студент. Ваши теории вдохновенны, но вы должны пойти на компромисс… уступите хоть чуть…

— Нельзя пойти на компромисс с истиной! — возмутился Фрейд, размахивая пачкой листов.

— Вы должны найти еще доказательства, перед тем как представить вашу работу совету. Эти люди упрямы, как и вы, — улыбнулся Брейер, пытаясь смягчить обстановку. — Если будете продолжать в том же духе, они просто оторвут вам голову.

— Ну и пусть!

— Зигмунд, вы знаете, я вас поддерживаю. Посылаю вам больных. Когда вам не хватало денежных средств, я старался помочь. Но говорю вам, таким образом вы изолируете себя от всех.

— До свидания, Йозеф, — промолвил Фрейд.

Когда он провожал посетителя к выходу, лицо его побагровело от негодования.

— Давайте обсудим в другой раз?

— Не вижу необходимости! — отрезал Фрейд.

Минна наблюдала, как Брейер тщательно прилаживал шляпу, расправлял галстук и наконец удалился, а хозяин бросился в кабинет и захлопнул за собой дверь.

Она рискнула постучаться.

— Что? — рявкнул он.

— Это я, — произнесла Минна, нерешительно открывая дверь.

— Входи! Ты слышала? Он благотворит и одновременно пытается разрушить меня.

Фрейд сидел за столом, сутулясь и пыхтя сигарой.

— Он думает, что если одолжил мне денег, то может указывать мне, что делать, — сказал он, стряхивая пепел на пол и растирая его ногой.

— Я не уверена, что это справедливо. И явно не выглядит…

— Справедливо! Ты мне будешь рассказывать, что такое справедливость! Я на грани великого прорыва в науке, а Брейер изводит меня своими придирками! И что хорошего он мне сделал? Я даже не профессор. Год за годом он невозмутимо наблюдает, как меня обходят другие. Я все еще приват-доцент — после стольких лет преподавания!

— Ты не можешь отрицать, что он беспокоится о тебе.

— Не защищай его. Надеюсь, что он потеряет всех больных, до единого. Поглядел бы я, как ему понравится, если кто-нибудь потребует внести сумбур и разорение в его труды.

Минна вдруг вспомнила Мартина, когда Оливер подшучивал над его стихами. «Я тебя ненавижу, — сказал тогда Мартин, побагровев, и вены на шее у него надулись. — И буду ненавидеть, пока не умрешь. Я надеюсь, что все, что ты делаешь, пойдет прахом».

— Ты выглядишь усталым, дорогой, — сказала Минна, глядя на опухшие веки Фрейда. — Марта сказала, ты не спал всю ночь.

— Я работал, уточняя одну деталь в своей теории, — сообщил он, засовывая бумаги в папку и протягивая Минне. — И ради чего, позвольте спросить?

— Что это? — спросила она, взяв папку.

— Бесполезные бумажки, если верить Брейеру. Почитай и сама реши. Меня не будет всю неделю, но мы все обсудим, когда я вернусь.

— Конечно, — кивнула Минна, с трепетом прижимая к себе папку.

Она полночи не спала, читая заметки Фрейда. Понимала, что он бросил их ей по случайному капризу, после того, как выгнал из кабинета своего наставника Брейера. Однако ей льстило подобное доверие. Сначала Минна думала, что это выводы из того, что она слушала на лекции. Но то, что она собрала по мелочам, пробегая рукопись, было лишь большим количеством историй болезни в подтверждение правоты его открытия. Дни Минны были заполнены жизнью семьи, поручениями и прогулками. Но когда дети засыпали, она доставала рукопись и читала, сидя в кровати, скрупулезно изучая ее, словно только что найденное сокровище.

Я начал с предположения, что мои пациенты вполне осведомлены обо всем, что касается их лечения, и проблема только в том, чтобы заставить их разговориться… Позволить проникнуть в глубочайшие бездны памяти, использовать все средства терапевтического вооружения, уходя глубже и глубже, преодолевая сопротивление постоянно, подобно хирургу, вскрывающему гнойные полости…