наставить его на нужный путь. Я понимаю, что если он сейчас совершит прорыв, то это будет огромный скачек на несколько стадий, и если он это не сможет контролировать, то его тело разорвет на куски. Я забочусь о нем, но такие вещи он должен постигать на пути культивации сам.

Юлия про себя согласилась с сестрой и посмотрела на воду, которая уже успокоила свою рябь. Ольга продолжила.

— А что касается личности, живущей в его внутреннем мире… Это его тайна и я не стану туда лезть. Если Ивор посчитает нужным, он расскажет мне. Я бы никогда и не заметила, если бы не тот всплеск духовной силы, когда он поглощал ядро.

— У этого мальчика слишком много тайн для обычного практика из деревни на окраине Зничева, тебе так не кажется?

— Кажется, но видимо боги благоволят ему.

Сестры подошли ближе к Пруду, и каждая из них всматривалась в толщу воды. Они наблюдали, как Ивор стремительно плывет вниз.

По мере того, как шло время обе женщины все сильнее раскрывали глаза. Их лица коснулось огромное удивление и шок. Еще через время удивление сменилось беспокойством.

Так прошли сутки, затем другие.

— Неужели он хочет… — начала было Юлия, но была прервана Ольгой.

— Такой же идиот…

В тот день впервые за свою долгую историю Ледяной Самоцветный Пруд затянуло тяжелыми серыми тучами. Они собирались все больше и больше, пока не покрыли собой всю необъятную территорию, погружая ее в полумрак.

Ледяная Дева резко вдохнула. Так, будто что-то ее очень испугало.

Ольга решительно сделала шаг вперед, ее дыхание сбилось, а сердце сжалось. Но Юлия крепко схватила ее за руку, останавливая.

— Даже не думай. Тебе не погрузиться так глубоко, ты погибнешь.

— Нет! Я нырну за ним!!!

— Оленька… боюсь уже слишком поздно.

Она одернула руку и прыгнула в воду.

* * *

Ивор добрался до тысячной версты, не испытав ни малейшего неудобства.

Он остановился, чтобы подготовиться к пересечению еще одного барьера. Если при переходе с пятисотой было такое резкое увеличение давления, то и после тысячной оно будет. И скорее всего намного тяжелее.

Юноша распределил энергию льда по всему телу и накинул слой личной защиты. Духовная сила беспрерывно циркулировала внутри, проходя через его киноварное поле и два водных узла.

Его тело было значительно крепче, чем у любого другого практика, на той же стадии культивации. Прибавить к этому божественные каналы и невероятное количество энергии и Ивор уже становился одним из лучших в своем поколении.

Юноша напряг все тело и осторожно заплыл на первую версту, за тысячным рубежом.

Но ничего не почувствовал, совершенно.

«Неужели я способен и дальше двигаться так легко?»

Вторая, третья, пятая, двадцатая.

Ощущения были теми же. Никакого давления. Энергия продолжала плавно огибать его тело.

Так он доплыл до полутора тысяч, а вот там уже ощущал, что начинаются неудобства. Каждую версту, как и когда-то ранее сила, давящая на него со всех сторон и пытающаяся разрушить его тело усиливалась. Но он терпел.

До самой отметки в две тысячи.

Он добрался до нее, но его тело уже начинало кровоточить. Здесь потоки воды были настолько промерзлыми, что походили скорее на ледяные лезвия, что изрезали его тело. Глубокие раны на руках и груди были такими тяжелыми, что даже после первоклассного лечения у опытного знахаря, они оставят шрамы на всю жизнь.

Силы медленно уходили, но благодаря огромному количеству энергии, Ивор мог продолжать.

Две тысячи первая верста далась невероятно тяжело.

Но он должен был.

Перед этим у него состоялся небольшой разговор с Юлией, где она рассказала ему то, что не хотела рассказывать Ольге.

«Мой единственный шанс! Либо сегодня, либо никогда».

За очередным барьером давление стало в десять раз свирепее, чем все прошлое, что оказывалось на его тело. Юноша стиснул зубы, продолжая плыть.

Движения замедлялись, будто вода становилась плотнее. Ивору казалось, что он плывет вовсе не в воде пруда, а в каком-то гигантском чане с киселем.

Две тысячи десятая.

Его пальцы начинали трескаться. Будто их кто-то иссушал. Но как подобное могло происходить в воде? На деле же, участки кожи отмерзали, трескаясь, словно тонкий лед на луже поздней осенью.

Резкая и колкая боль пронзала все тело, но он даже не мог открыть рот, чтобы простонать. В его голове была одна единственная мысль.

«Я обязательно доплыву!»

Две тысячи пятьдесят верст.

Ивор уже не чувствовал конечностей. Он даже не чувствовал, что по ним циркулирует кровь. Кожа на его пальцах окончательно растрескалась, а в трещинах виднелась красноватая плоть. Из его носа бежала тонкая красная струйка, которая быстро растворялась в этом вязком киселе.

Две тысячи сто верст.

… сто пятьдесят.

… двести.

Юноша уже не соображал. Его разум заплыл болью. Стеклянными глазами он смотрел только вперед. Без мыслей и чувств. Он плыл, потому что должен.

Плыл, потому что от него зависела жизнь другого человека.

Последней мыслью, что всплыла в его голове были слова его матушки.

Он вспомнил родной дом. Тепло печи и ее, широкоплечую женщину, которая готовила умопомрачительные лепешки с капустой и творогом.

«Запомни сынок, если довелось совершить зло, совершай уж без сожалений, но знай, за каждый плохой поступок, ты должен расплатиться вдвое больше хорошими. В нашем мире сложно быть всегда правильным. Иногда приходится поступать и подло, и грязно, такова правда. И нет, ты не вымаливаешь прощения за свое зло хорошими поступками. Ты сохраняешь баланс в мире и гармонию в душе».

После этих слов, пустота в его голове отражала чистейшую воду Пруда.

Две тысячи триста.

Он плыл. Его руки неестественно выгибались, трескаясь на местах сгибов. Ивор буквально рассыпался. Неизвестно сколько крови он потерял, но голова кружилась уже так долго, что он привык к этому. Ивор греб руками, отталкивался ногами, а грудь сдавливали тиски от невероятного желания заорать. Эффект боли продолжал накапливаться.

Две тысячи четыреста.

В глубине, темной и непроглядной, забрезжил свет. Легкое сияние мерцало, будто издавая какой-то поющий звук.

Словно в бреду, гипнотизируемый этим сиянием Ивор уже не плыл, он просто дрыгался в воде. Его движения были похожи на то, как сокращаются мышцы у человека перед смертью.

Но он двигался, а это самое главное.

И вот его стеклянные глаза озарились бликом цветка размером с кулак. Белые острые лепестки, широкие и раскрытые, являли миру ярко-голубое сияющее ядро, с мирно колышущимися ворсинками.

Ивор протянул к нему руку.

Изрезанное и потрескавшееся тело находилось на