А шведский драккар тем временем все больше и больше заполнялся водой. Впрочем, норвежский драккар тоже начал заливаться и тонуть. И только тогда, видя уже бесполезность всех своих усилий спастись на одной из лодок, люди снова вступили в бой, чтобы умереть с оружием в руках. А вода уже достигала бойцам колен, стесняла маневр и мешала не только бить, но и защищаться. Так, почти каждый удар нес в себе смерть. Но смерть в бою, согласно скандинавским понятиям, всегда предпочтительнее смерти в пучине, и в бой рвались все. Рвались даже на гибель, чуть не умышленно под удар подставляясь.

А погружение кораблей становилось все более стремительным. И уже через пару минут шведский драккар снова заскрипел, как застонал, и разломился на две половины. И половины эти сразу развалились, рассыпались на мелкие доски и осколки, частью уходя под воду, частью уплывая. А следом за ним та же участь постигла и норвежский драккар, «дракон» которого совсем отломился вместе с носом, открывая реке внутренность лодки.

Наиболее крупные обломки, те, которые могли выдержать тяжеловооруженных людей, старались ухватить все, кто мог. Но чем больше было желающих спастись, тем быстрее обломки рассыпались на легкие части, и доспехи тянули людей ко дну. Уплыть по течению, ухватившись за что-то, смогли лишь несколько человек…

* * *

Это был совсем не первый бой юного конунга Ансгара, сына Кьотви, но никогда еще Ансгар не испытывал такой радости от наносимых им ударов, никогда еще он не чувствовал себя таким сильным, как в этом бою. Казалось, меч Кьотви наносит удары сам, а Ансгар только держится за рукоятку, чтобы меч не вырвался и не стал драться без его, конунга, руки. И это его ощущение, похоже, было видно всем. Ансгар уже заметил, как сразу несколько шведов делают шаг назад, стоит ему изобразить желание шагнуть вперед. Вступить в единоборство с таким воином желающих уже не находилось, хотя в самом начале схватки чуть не каждый желал завладеть мечом, который даже в пылу боя отличить от другого оружия было не сложно, и лез вперед, под быстрые разящие удары, большинство из которых оказывались смертельными. Сам же юноша был только рад желанию шведов сразиться именно с ним и, пользуясь своей природной быстротой, умудрялся никого из противников без внимания меча не оставить. И одной из первых жертв оказался шведский ярл, тот самый, что накануне вечером, по прибытии двадцатирумного драккара к причалу, так мрачно наблюдал за норвежцами с носа своей лодки. Ярл только успел сделать ложный выпад, на который Ансгар, распознав хитрость без труда, не среагировал, но сам нанес более быстрый встречный удар, сразу разрубивший ярлу шею. Не подозревая за собой этого таланта раньше, Ансгар с новым оружием внезапно показал себя великолепным мечным бойцом. Дальше – больше, и новые удары сыпались на всех, кто попадался под руку.

Но шведы быстро почувствовали, с какой рукой имеют дело, и скоро стали проявлять повышенную осторожность, что юношу только раззадоривало. Он уже вошел в такой боевой раж, что даже треск разваливающегося драккара не показался ему чем-то страшным. Откуда-то возникло ощущение, что после такого боя, после знакомства с мечом Кьотви, он не может ни в воде утонуть, ни в огне сгореть. И потому Ансгар дрался и наносил удары даже тогда, когда другие отступили, уходя на свой драккар, не зная еще, что спасения нет и там.

Думал было уйти туда же и дварф Хаствит, и даже сделал несколько шагов назад, но, осмотревшись, он не захотел оставить Ансгара одного и, заметив, что юного конунга могут обойти со всех сторон, снова поднял свой неутомимый топор и бросился в яростную атаку. И атака эта сразу стоила жизни нескольким шведам, которым просто неудобно было драться с противником такого маленького роста и очень трудно было отражать его удары, поскольку топор не видел преграды ни в щитах, ни в мечах и всегда добирался до человеческих тел, как бы их ни старались защитить. А на встречные удары, похожие на тот, что нанес шведскому ярлу юный конунг, еще нужно было решиться, потому что дварф не делал ложных выпадов, он только бил, и любой встречный удар меча будет одновременным с ударом топора с противоположной стороны. Убить дварфа можно было, только убив и себя. На это воины тоже, может быть, могли бы и решиться, потому что в трусости их обвинить было трудно. Но пока они продумывали ситуацию, пока ориентировались в сумятице, творящейся вокруг, пока пытались посмотреть себе под ноги, чтобы не споткнуться о тело только что упавшего под ударом воина, топор маленького кузнеца уже доставал их.

По другую сторону носа своего драккара не покинул лодку шведов ярл Фраварад. Но опытный воин и мореход хорошо знал и чувствовал тонкости боя, и умышленно задерживался – он давал отступить своим воинам и, рискуя собой умышленно, своим мечом прикрывал их оставшиеся открытыми спины. Потом воины, поднявшись на свой драккар, должны были бы прикрыть отход своего ярла и капитана, сменив мечи на копья и багры и снова выставив к борту лучников. Это была отработанная система отступления во время морского боя, и все норвежские мореплаватели были хорошо с ней знакомы.

Однако для завершения отработанного маневра, способного спасти и воинов, и ярла, времени не хватило, уже через несколько мгновений, когда суда одно за другим развалились, все, кто вовремя не покинул шведский драккар, а потом и те, кто покинул его, оказались в воде в равном положении. Плыть они могли только в одну сторону – ко дну…

* * *

Первой мыслью Ансгара, когда он пришел в сознание, была мысль о тепле благодатного костра в Вальгалле, который сейчас согревал ему бок. Вот оно как, оказывается, происходит при переходе в иной мир. Юный конунг прекрасно помнил битву, помнил, как неистово, захлебываясь восторгом от собственной силы и ловкости, от собственного стремительного умения, он дрался. Он сам собой восхищался, когда вспоминал схватку. А потом… Помнил, как провалился вместе со всеми в воду, и даже помнил, что в тот самый момент, когда проваливался, он успел нанести какому-то сильно волосатому оскаленному шведу, голым торсом напоминающему берсерка, последний удар в голову. А что было потом, что делал он, захлебываясь в непривычной для норвежца пресной воде, сразу ли пошел ко дну, утяжеленный доспехами, не сумев ни за что ухватиться, или еще карабкался, стараясь спастись, юноша не помнил совершенно. Он, к своему сожалению, не помнил даже Валькирий, что должны были бы сопровождать его к этому костру, хотя ожидал открыть глаза и увидеть их.

Момент приближался, и этим приближением хотелось долго наслаждаться. Однако наслаждаться бесконечно тоже было невозможно. Ансгар медленно открыл глаза, ожидая увидеть того, кто встретит его здесь, в потустороннем мире, Валькирий и кого-то с ними рядом, и надеясь, что это будет отец, ушедший в чертог Одина без своего меча и ждущий, когда этот меч принесет ему сын, не посрамивший отцовского имени. Но сон ожиданий развеялся сразу, обдав юношу неприятной реальностью банальной и скучной земной жизни. Костер горел не в небесном чертоге Вальгалле, а просто на пустынном берегу все той же реки, среди камней и рядом со стеной высоких деревьев, недалеко от поворота русла, где и произошло столкновение двух драккаров. И у костра сидели, сразу попав на глаза молодого конунга, немой дварф Хаствит и местный нелюдь причальный Хлюп. Дварф выглядел печально и понуро, держал на коленях свой большой топор и бездумно смотрел в почти потухшее пламя костра, а причальный поворачивал над углями, отгребенными от пламени в сторону, большую речную рыбину, нанизанную на ветку дерева, как на вертел. Рыба пеклась над углями, источая приятный аромат, но этот аромат никак не походил на существующий в воображении юноши запах жаренного на вертеле мяса вепря Сэхримнира, которым угощают воинов в Вальгалле. Очарование сладкого сна и вызванные этим сном ожидания улетучились стремительно, и это было даже больно ощущать. Возвращаться на землю к повседневным заботам так не хотелось. Но возвращение зависит не от самого человека, а от воли богов, не пожелавших пока взять юношу к себе, следовательно, необходимо было волю богов принимать как должное и все же возвращаться к жизни, несмотря на свое нежелание.