– Да, конечно, я завтра и поеду.

Дина положила телефон в сумочку и посмотрела на Алену. Та улыбнулась:

– Я все слышала. Не такая уж глупая мысль. Для него.

* * *

– Она нормальна, – Слава Земцов придвинул к Сергею заключение психиатрической экспертизы Галины Ивановой, подозреваемой в убийстве мужа. – То есть вообще. Как бы «аффект» у нас не сорвался. Могут навесить «умышленное». Смотри: не склонна к порывистым, внезапным поступкам, вызванным эмоциональным потрясением. Вот какой образ запузырили: «Для личности подобного типа характерно поведение страуса, прячущего голову в песок».

– Понятно, – Сергей быстро просмотрел документ. – Песка просто не было. А как у нее с сердцем?

– Ничего. Оклемалась. Сердце слабое, но инфаркта нет.

– Но приступов больше не было?

– Вроде нет. А ты что, еще и кардиологом подрабатываешь?

– Ни от чего не зарекаюсь, но в данном случае дело в другом. Я в больнице был, у Марины Ивановой.

– Интересно. А мне ее допросить врач не разрешил.

– Не хотел тебе говорить, но ментов народ не любит. Шучу, воздержись от ответа. Просто я не называл это допросом. Поговорил с ребенком. Честно скажу: у самого сердце разболелось. Такая истерзанная, стойкая кроха. Такого ужаса и боли натерпелась и, представляешь, о матери беспокоится, как взрослый, умный человек. Что, говорит, мне сделать, чтоб маму выпустили? Короче, сидела она минут сорок и своим детским почерком старательно писала такие вещи, от которых даже у прокурора волосы дыбом встанут. Детали такие, что вопрос с подростковыми фантазиями отпадает сразу. Девочка еще и свидетелей назвала, которые сами, конечно, и не подумали бы в этом деле засветиться. Подружка однажды забежала, соседка одна немало видела. Вместе с заключением врачей это убийственный материал. Я, извини, оба документа на ксероксе для себя тиснул. А оригиналы можешь приобщать. И даже не благодарить. Даже ничего такого, что порядочные люди в таких случаях… В общем, всем все понятно. У меня предложение: Иванову не поздно сейчас на допрос вызвать?

– Конечно, поздно. Для меня. У меня теоретически нормированный рабочий день. Ладно-ладно. Чего ты от нее сейчас хочешь услышать?

– Давай дадим ей это почитать. Не знаю, какой может быть ее реакция, но хитрить точно перестанет. Если, конечно, она это делала.

– Давай, – после паузы, очень серьезно сказал Слава, положив на стол несколько страниц, исписанных детским почерком. – Слабое у нее сердце или очень слабое, убивается она по убиенному мужу или делает вид, но это свидетельство мать прочесть должна. Я внимательно перечитаю после допроса, когда никто не помешает мне залить страдающую душу каким-нибудь бальзамом.

– Слава, ты не поверишь, но я захватил пузырь того, без чего твоя нежная душа может просто обуглиться. Не бегать же известному следователю по дешевым пивнушкам.

– Быстро сунь это в ящик стола и отойди от меня. С тех пор как ты отказался от гарантированной зарплаты в генпрокуратуре, я тебя все время подозреваю в провокациях.

– Похоже на синдром и манию.

– Ладно, не время диагнозов. У меня по твоему поводу тоже есть наблюдения. Работаем.

Галина Петровна вошла в кабинет и села на стул, не поднимая глаз. У нее было лицо человека, которому совершенно безразлична собственная жизнь. Разговор со Славой она повела по ставшей привычной схеме. Ничего не помнит. Мотивов убийства не было. Команды ей давала невидимая гадалка, найти которую не представляется возможным.

– Извините, я перебью вас, – вмешался Сергей. – У меня кое-что есть для вас, Галина Петровна. Я был в больнице у Марины. Вот что она написала.

– Как она там? – холодно спросила Иванова.

– Вообще-то неважно, – ответил Сергей. – Здесь есть, кстати, и заключение врачей.

– Ну, и что ж она написала? Сначала отца оговорила, а теперь рассказала, какая мать у нее убийца?

– Тихо! – вдруг стукнул по столу Слава. – Сегодня припадков не будет. Если ты мать и человек вообще, то прочитай это и перестань затягивать следствие. Тебя ребенок хочет из тюрьмы вытащить! Замученный, несчастный ребенок хочет, чтоб у него была хоть такая мать, раз другой нет. – Слава нервно выдвинул ящик стола, посмотрел на бутылку водки и задвинул ящик обратно. Процедура помогла. Слава вытер рукой лоб и успокоился.

Галина Петровна, испуганно глядя на такого мирного обычно следователя, протянула за бумагами руку. Через пару минут она сказала:

– Извините, а по вашим правилам можно мне одной это почитать?

– Читайте, – кивнул Слава, и они с Сергеем вышли в коридор покурить.

Вернулись они, когда за дверью кабинета раздались такие горькие, отчаянные рыдания, как будто женщине показали ее душу, истерзанную в клочки. Говорить Иванова в тот день не смогла. Но, когда ее уводили, она повернулась к Славе и сказала:

– Я потом… Я все вспомню и расскажу…

* * *

Дина выбрала кулон из крупного овального аметиста в платиновой оправе. Внутри розовато-сиреневого камня плавали три «счастливых» бриллианта.

– Очень красиво, – одобрила Алена. – А Кате возьми это сердечко из сапфира с черными бриллиантами. Смотрится благородно и загадочно. Что касается меня, то я остановлюсь на кольце с черным опалом, который крепко-накрепко сидит в своей оправе, что, как выяснилось, меня устраивает. – Она улыбнулась Дине, которая внимательно смотрела ей в глаза. – Знаешь, живешь-живешь, думаешь, что современнее и свободнее тебя и нет никого. А потом вдруг – раз! – хочется лишь постоянства, крепости, надежности, короче, оков. Это значит, молодость тю-тю. И черт с ней.

– Когда слышишь от подруги подобные речи, полагается спросить: хочешь поговорить об этом? Но я подожду, когда у тебя самой появится такое желание.

– А что. Это не исключено.

– Здравствуй, Вика! – Дина повернулась к знакомой актрисе, которая налетела на нее с объятиями. – Ужасно рада тебя видеть. Ты просто изумительно выглядишь в этом потрясающем платье.

– Валентино Гарвани, – деловито прокомментировала Алена.

– Точно. Между нами – пятьдесят тысяч баксов. Еще более между нами – оно не мое. Была сегодня на показе, дали поносить до утра. С ума сойти, правда?

Вика прошлась, как по подиуму, и сделала эффектный поворот вокруг своей оси. Платье из тончайшего шелка струилось, трепетало и переливалось. Сочетание цветов было ошеломляющим. Нежно-салатовый лиф, светло-серый тон юбки переходил в приглушенно-синий, а фиолетовые рукава – объемные фонарики в форме крупных букетов – придавали наряду изысканную завершенность. Вика поймала несколько завистливых взглядов и громко захохотала.

– Видели, как эта гладильная доска на меня посмотрела? – Вика кивнула в сторону дамы в длинном атласном платье – крупные алые розы на желтом фоне. – Я все жду, когда она от зависти взорвется. – Она открыто и невинно посмотрела в сторону дамы в розах и задумчиво добавила: – Сколько дерьма прольется.