– Конечно, дорогая. Мы все будем жить на виа Джиневра, – сказал он тогда.

А что говорит теперь?

– Неужели ты думаешь, что я смог бы жить в этом вашем мышатнике? Извини. Не хотел тебя обидеть, но это не квартира, а просто дыра. Да, я обещал, что перееду на Джиневра, 35. Но про этаж мы не договаривались.

Я ждала, что мама возмутится, откажется перебираться наверх, скажет, что мы имеем право сами решать, где нам жить. Но она опустила голову и тихо произнесла:

– Ты прав, Риккардо. Я не могу навязывать тебе условия, к которым ты не привык. Дети, после ужина начинайте укладывать чемоданы.

Кончилось тем, что в этот вечер в доме Тоскани-Риккарди никто не ужинал. И в ресторан не пошли, и к вкуснейшему рагу, приготовленному тетями, не притронулись.

Лео совершил набег на холодильник и напихался шоколадом и всякими десертами, как делал всегда, когда был чем-то встревожен. Потом его обычно тошнило или всю неделю болел живот.

А Коломба «села на жидкую диету», как говорила Пульче, – выпила целый литр слез, слизывая их со щек, и громко хлюпала носом, вытряхивая все из ящиков и шкафов и зашвыривая как попало в чемоданы.

Моей первой мыслью было подойти к этому змею и крикнуть ему в лицо, что я не собираюсь уходить из своего дома. Мама и брат могут делать что хотят, но я останусь у себя. А если меня попробуют заставить силой, то пусть пеняют на себя: я буду драться, брыкаться, царапаться, кусаться и громко кричать. Крикну друзьям, чтобы звонили в Службу спасения.

Но что я буду делать завтра, когда рабочие придут и начнут ломать наши стены?

Моей второй мыслью было сбежать. Дождаться, когда все в доме заснут, и позвонить Араселио, чтобы приехал и увез меня на своем грузовике. Я спущусь на цыпочках, захватив с собой только самое необходимое, и уеду навсегда жить к «девчонкам». Я была уверена, что тетя Динучча и тетя Мити примут меня с распростертыми объятиями.

Но тут… тут я как будто услышала папин голос, который спросил меня: «Неужели ты покинешь поле сражения, как трусиха или дезертир? А кто будет заниматься с твоим братом? Что, если этот ползучий гад будет обращаться с ним, как злой отчим в романах? И кто защитит маму, если ей будет грозить опасность?»

Я представила, что отвечаю ему: «Она сама сделала выбор. Сама вышла замуж за этого гада. И даже когда узнала, что он начальник преследов и к тому же еще каррадист, не выгнала его за дверь».

«Змеи гипнотизируют невинных птичек, чтобы потом проглотить, – отвечал папин голос. – Нельзя винить птичек за то, что они не заметили опасности. У Эвелины не осталось своей воли, пойми. И неужели ты готова потерять свою единственную подругу? И тебя не интересует, как ее дедушка будет противостоять твоему отчиму и кто из них двоих победит?»

В общем, я решила, что должна остаться. Нельзя оставлять в такой момент маму и Лео.

Приняв это решение, Коломба умылась холодной водой, потом пошла к себе в комнату, разделась и залезла под одеяло. Она чувствовала себя ужасно уставшей, но заснуть не получалось.

Наконец я заснула. Но сон был какой-то тревожный, и я все время просыпалась с чувством смертельной опасности. И каждый раз я слышала за дверью голоса мамы и отчима. Она говорила почти жалобно, он – сдержанно, но уже начиная терять терпение.

До меня долетали обрывки фраз: «…выселить Людовичис… и Циляк… выкинуть на улицу… бедная женщина… было бы жестоко». Это был голос мамы.

«На улицу! Не преувеличивай! Есть социальные службы, которые занимаются такими ситуациями». Это был Кукарикарди. И снова он: «Что же ты говоришь, что любишь меня, если мне не веришь?»; «Может, еще скажешь, что твои золовки умнее меня?»

Она: «Ортолу, со всеми маленькими детьми… Чаны… Куда они пойдут?»; «…Не говори так, мои дети не трудные».

Он: «Так, может быть, мы зря поженились?»

Я уже снова проваливалась в сон. Когда в последний раз посмотрела на светящийся квадратик будильника, было четыре утра. А эти двое все говорили и говорили.

Глава восьмая

Я думала, что тетя Динучча и тетя Мити обидятся, когда им предложили немедленно передать Мильярди все документы на квартиру. Но они повели себя с достоинством.

– Помни, Эвелина, своей долей ты можешь распорядиться как хочешь, но не имеешь права продать площадь, принадлежащую детям, без согласия попечительского совета. И передай своему мужу, что ломать стены вашей прежней квартиры он тоже не имеет права. Второй этаж не твой, он принадлежит детям, – так сказала на следующее утро тетя Динучча, положив на стол в нашей новой квартире папку со всеми документами, касающимися дома.

– Я позвоню ему сейчас же. Хотя Риккардо сам говорил мне, что даст поручение своему адвокату связаться с попечительским советом, – сказала мама.

Щеки у нее были красные, голос дрожал, она не смела посмотреть в глаза «девчонкам». И все-таки мне показалось, что у нее появилась надежда: может быть, нам еще удастся отстоять наш дом.

– Мы тоже дадим специальное поручение нашим адвокатам, не сомневайся, деточка, – шепнула мне на лестнице тетя Мити, когда я пошла ее провожать.

Я знаю, она сказала так, чтобы я не чувствовала себя преданной. Но ведь нам уже пришлось покинуть нашу любимую квартиру и переехать в эту Роскошную, Престижную, Никомуненужную Недвижимость (я ее ненавижу!). И рабочие так грубо перетаскивали мое фортепиано, что теперь на нем невозможно играть, и мне придется просить маму снова звать настройщика.

О том, чтобы ломать или даже сдавать кому-нибудь второй этаж, речи больше не было. Но по прошествии недели все жильцы Тоскани получили заказные письма от «ПРЕСТНЕДВ» с требованием немедленно освободить помещение.

В свою очередь адвокатское бюро Чеккетто и Паллавичини направило письмо агентству «Престижная недвижимость», в котором предлагалось внимательно прочесть договоры, заключенные в свое время графом Райнольди, в особенности пункт семнадцатый, в котором говорилось, что выселение жильцов возможно, только если площадь собирается занять сам хозяин или его дети. А поскольку синьора Эвелина только что переселилась на площадь мужа, а Коломба и Лео Тоскани не имели намерения жить отдельно…

Риккардо Риккарди никак не ждал, что это «африканское отребье» окажет ему сопротивление и сможет оплатить услуги двух известнейших адвокатов. И когда Лурканио Соллюстри показал ему письмо от Чеккетто и Паллавичини, с отчимом Коломбы едва не