Воздух потрескивал, словно перед бурей. Я чувствовала, как сгущаются незримые тучи, но упрямо старалась отрешиться от суматохи, царящей за дверьми королевской опочивальни. Мне было не к чему готовиться, и на меня так и не возложили никаких обязанностей, поэтому я целыми днями читала, писала и изо всех сил делала вид, будто я хозяйка своей судьбы, а не военнопленная. С того злополучного ужина я ни разу не видела Тираса, хотя, судя по всему, навсегда переселилась в его спальню. Книги, краски и письменные принадлежности были теперь аккуратно разложены в пустом будуаре.

Накануне того дня, когда армия должна была отбыть в Килморду, на главной площади устроили огромный пир. Составленные рядами столы ломились от жареного мяса, фруктов, хлеба и сладостей. Каждая семья приносила с собой какое-нибудь угощение и охотно делилась с соседями. До самого заката люди ели, пели и танцевали с таким самозабвением, будто делали это последний раз в жизни. Я наблюдала за праздником с балкона, ради развлечения и проверки своих сил сплетая то тут, то там простенькие заклятия. Одна лошадь встала на дыбы, молотя копытами воздух, и я поспешила успокоить ее, прежде чем она перевернет телегу с яблоками. Рычащий пес оскалился было на ребенка, но по первому моему слову убрался с площади, трусливо поджав хвост.

Я увидела, как цветастая юбка хорошенькой девушки зацепилась за острый выступ стены и порвалась сзади чуть не до пят. Заслышав треск ткани, девушка в ужасе обернулась, только чтобы с облегчением выдохнуть при виде невредимого наряда. У меня ушло меньше секунды, чтобы его починить, и я не удержалась от горделивой улыбки.

Воздействовать на предметы и животных было просто — куда проще, чем на людей, — поэтому я сосредоточилась на несложных «жестах доброй воли», как окрестила их про себя. Чванливый господин в шелках шествовал по ярмарке, мимоходом угощаясь то с одного, то с другого прилавка, но ничего не покупая. Я с негодованием следила, как он съел целых три сдобных булочки, а потом заявил торговке хлебом, будто ее выпечка никуда не годится, и отказался платить. Затем он удалился, поигрывая тяжелым кошелем на поясе, а женщина лишь с бессильным возмущением смотрела ему вслед.

Кошель господина треснул и принялся бесшумно ронять блестящие монетки в плотно утоптанную грязь. Булочница подобрала столько, сколько ей причиталось, а прочее оставила на обочине на радость беднякам. Я почувствовала укол вины, что так сурово осудила этого зазнайку, и поспешила зашить прореху, пока он не лишился вообще всех денег.

В толпе мне удалось заметить Келя и Буджуни. Я мысленно окликнула тролля, и тот, отыскав меня взглядом, замахал руками и даже сделал несколько па, чтобы меня посмешить. Он выглядел свободным и счастливым, и я искренне за него порадовалась, хотя предпочла бы не сидеть наверху, а пройтись вместе с ним по площади и поближе взглянуть на праздник.

Тирас так и не явился. Похоже, Кель взял все приготовления к отъезду на себя. Мне оставалось лишь гадать, чем занят король: решает неотложные вопросы за пределами замка? Раздумывает, как справиться с атакой вольгар и кознями Палаты лордов? Или корчится где-нибудь от боли, упрямо отказываясь прибегать к помощи ведьмы? Я бы решила, что он вовсе про меня забыл, но под дверями по-прежнему сменялись охранники, а служанки исправно приносили мне еду и воду для ванны.

После заката празднество переместилось в дома горожан, и на опустевшие улицы опустилась напряженная тишина — тишина, таящая в себе скорый рассвет и долгую дорогу. Я сидела в темноте на королевском балконе, выискивая слухом и взглядом что-нибудь, что могло бы скрасить мое одиночество. Мне страшно хотелось улизнуть из замка, хоть ненадолго. В Корвине я пользовалась весьма ограниченной свободой, но в Джеру меня лишили и ее. Значит, надо что-то придумать. Внимательно оглядев двор, я приметила возле конюшен телегу, доверху груженную соломой. Она стояла довольно далеко, но с этой-то бедой я могла справиться.

Телега скрипнула и медленно двинулась в мою сторону, будто стояла на небольшом пригорке и теперь скатывалась к его подножию. Доехав до балкона, она вздрогнула и остановилась. Я перегнулась через перила: дюжиной метров ниже мерцала целая охапка золота. Я рассмеялась и тут же прикрыла рот рукой. Меня переполнял детский восторг и восхищение собственной изобретательностью.

Все же до телеги было далеко. И вдруг кто-то увидит, как я прыгаю? Я придирчиво оценила расстояние до стога. Нет, мне нужен другой план. Стены крепости были сложены из гладких, точно подогнанных друг к другу камней, которые не очень-то подходили для лазания… Если только я не изобрету подпорки для рук и ног.

Разумность этой идеи вызывала у меня серьезные сомнения, но я все равно забралась на выступ балкона и, осторожно балансируя на краю и вцепившись в стену, коснулась камня возле своей головы.

Камень тут же вывалился из стены и с глухим стуком исчез в темноте далеко внизу. На его месте зияла дыра, за которую я тут же зацепилась пальцами. Затем постучала носком туфли по другому камню и тем же заклинанием создала опору для правой ноги. Так, разбирая крепостную стену по кирпичику, я спустилась на добрый десяток метров, пока стог сена не оказался точно подо мной и я не разжала наконец руки.

* * *

Большая удача, что я не могла закричать — потому что непременно выдала бы себя воплем. От удара телега покачнулась и со скрипом начала крениться, я съехала по сену к деревянному бортику, перевалилась за него и невысоко, но чувствительно шлепнулась на землю. Слава богу, что я не стала прыгать с балкона, — телегу просто разнесло бы в щепки. Меня бы разнесло в щепки.

При падении юбки намертво спеленали ноги, так что мне стоило немалого труда их распутать, подняться и привести себя в порядок. Сердце колотилось как бешеное, нервы были натянуты как струна, но по лицу все равно расплывалась улыбка. У победы оказался поразительно сладкий вкус, а мой жест неповиновения вселил в меня головокружительную самонадеянность. За несколько часов до отправления на передовую стражников волновало что угодно, только не бесшумная тень в переплетениях деревьев, и я незамеченной прокралась на площадь, сама до конца не уверенная, куда иду. Важно было лишь то, что я свободна.

Пес с рваным ухом и хвостом-обрубком семенил за мной, пока я не велела ему остаться. Он тут же плюхнулся на облезлый зад, провожая меня тоскливым взглядом. В его скулеже отчетливо слышалось протяжное один. Знаю, — мысленно извинилась я. — Прости. Мне некуда было его забрать, все, что я могла предложить, — это сочувствие.

Я продолжила путь, перемещаясь с одной пустынной улицы на другую и пытаясь наслаждаться каждым мигом своей нечаянной свободы. Но радость испарялась на глазах, и вскоре я остановилась на краю какой-то рощи, чувствуя себя глупой и потерянной. Внезапно над головой раздался долгий крик — звук, который я прежде слышала лишь издалека и который теперь пронзил мне сердце.