– Отставить! – взревел взводный, как Зевс с Олимпа. – Хули ты мне его подставляешь? Что я, отслужившего бойца не вижу? Пусть вот тот задохлик, к примеру, выйдет! – его жирный палец, к моему неописуемому ужасу, указал на меня.

Сын кадрового офицера, фронтовика, уж я-то не подведу! В грязь лицом не ударю! Не Ромашкин какой-нибудь на императорском смотре. Не опозорюсь!

– Я! Курсант Рафочкин! – взвизгнул фальцетом и ринулся из строя. «С левой ноги, – скомандовал сам себе. – И раз! И раз! И раз, два, три!»

С недоумением вдруг услышал, что смешки за моей спиной разом стихли. Наступила подозрительная тишина, взрываемая лишь моим ритмичным топотом. «И раз! И раз!» – отбивал я мерный шаг на строевом плацу.

Спустя мгновение плац взорвался хохотом!

Хохотало не только наше подразделение, нарушив построение, но следом, чуток присмотревшись, зарыдал и слег весь взвод. На нас стали обращать внимание курсанты из другой роты.

Вот солдатня! Им только дай повод поржать. Не пропустят.

* * *

Отсмеявшись вдоволь, взводный заметно подобрел, как Карабас-Барабас после чихания, и, утирая слезу, спросил у командира отделения:

– Ты в каком цирке таких клоунов набрал? Пройдись-ка еще! – обратился он ко мне. – Ах-ха-ха-ха!

Наконец, до меня дошло, над кем они смеются! Надо мной! И было от чего. Находясь сейчас с ними рядом, я бы тоже от души посмеялся, почесал языком.

Оказывается, вышагивал я не строевым шагом, как в детстве учил отец, а потом в детском садике и школе, а как паяц, Петрушка какой-то! Что со мной произошло, не знаю. От чрезмерного старания, наверное. Правая рука двигалась одновременно в такт правой ноге, как и левые конечности, синхронно друг другу.

Я передвигался, как краб. Как луноход. Как иноходец!

Остановился. Перевел дыхание. Собрал волю в кулак. «Сейчас я вам покажу, как умеют маршировать дети офицеров!» Напрягся. Снова начал движение. «С левой ноги. И раз! И раз, два, три!»

Видно, это был не мой с Рафкой день!

Левой-правой, поочередно переступали ноги, левой-правой! Но руки! Руки предательски после пары правильных движений начинали жить отдельной жизнью. Размахивали в разные стороны, как у кружащегося дервиша.

Кое-кто из однокурсников от смеха скрючился и повалился на землю!

Вновь остановившись, виновато развел предателями, и сказал:

– Я еще раз попробую!

– Нет, нет! – взмолился хохочущий взводный. – Хватит! Уморил! Довольно! Смотри, полвзвода из строя вывел! Встать в строй! Да ладно, не старайся, иди как умеешь! Ах-ха-ха!

Сгорая от стыда и потупив взор, поплелся к своим товарищам.

Против ожидания встретили меня восторженно.

– Молодец! – охлопывали по плечам. – Ты приколист! Никогда бы так не сумели. Научи нас, мы теперь всем строем так ходить будем!

По-видимому, сработал имидж бывшего кавээнщика.

– Что, клево я дурака повалял? – с радостью ухватился за эту версию. – Я еще и не так могу!

* * *

– Да, орлы у тебя, товарищ ефрейтор! Пожалуй, хватит с тебя. Во второе отделение пойду! Или еще кого глянуть?

– Я ушами шевелить могу! – послышались предложения из строя.

– А Радик жопой военные марши по ночам трубит!

– А ты к Артуру в кровать вчера лазил!

– Так холодно же!

– Отставить разговоры в строю! Всем один наряд вне очереди! За приколы. Разойдись!

Научитесь у меня службу любить! Бля! Разлюли-малина!

* * *

Тот, кто помнит запах силосной ямы, может получить слабое представление газовой атмосферы солдатской палатки, вмещающей двадцать человек. Особенно когда все снимают сапоги и вывешивают портянки на просушку.

Сончас после обеда в тот день прошел неудачно. Я снова и снова переживал собственный позор перед своими товарищами. Обида и горечь грызли душу, мешали заснуть. Тут мой взор упал на флегматичного Рафа, отдирающего очередной маковый цветок болячки с цветущей поляны щек.

Известно, что самые неимоверные душевные страдания кажутся легкой неприятностью, если кому-то рядом еще хуже. «Утешительно иметь товарищей по несчастью».

– Хорошо, Раф, что ты в носу так самозабвенно не ковыряешь, а то тебе за твой довольный вид морду давно начистили бы как сапоги, – мстительно полез я под кожу бедняге.

– Это же не жопа! – резонно огрызнулся друг.

Услышав знакомые буквосочетания, возбудившие различные ассоциации, послышался дружный скрип кроватей пробудившихся ото сна товарищей курсантов.

– Вы что тут травите?! Только и слышишь: жопа да жопа!

– А зачем Рафка свои корочки по сторонам раскидывает как сеятель. Спать не дает! Заразиться же можно, если жопой на них присесть. А потом еще и на лицо перейдут.

Вы на него только посмотрите! Такая же рожа будет!

Раф образованный человек, Гашека тоже читал. Все самое смешное в армии крутится вокруг заднего места.

– Нет, – меланхолично протянул он, – рожи точно не будет. Я уже сколько дней эксперимент провожу, и никто пока из вас не заболел!

– Вот! – вскричал я в притворном гневе, окончательно разбудив дремлющих курсантов. – Я давно подозревал, что он специально всех соседей осеменяет! Бактериальный диверсант! – выкрикнул обвинение. – Вон у Ильдарика вся простыня в кровяных пятнах и засохших корочках.

Соседние бойцы стали подозрительно осматривать простыни Ильдара, известного своей чистоплотностью и неимоверной брезгливостью.

С радостью нашли разницу между своим и его бельем.

– Точно, точно, вон там пятнышко и вон там! А у нас нет.

Ильдар, блаженно развалившийся на нарах, лениво отбивался:

– Идите вы, это от комаров!

– Ага! А вот это, наверное, крылья от бабочки! – подлил масла в огонь Рустем Ишбулатов. – Ты что, дерматологию не проходил? Один в один серозно-гнойные корочки!

Ильдар обеспокоенно заскреб пальцами по белью и скомандовал:

– Раф, блин, отодвинься!

Сосед с другой стороны, Ишбулатов, тут же возмутился:

– Не двигайся! Я тебе подвинусь! У меня еще детей нет. А у тебя, Ильдарыч, уже двое. Тебе теперь все равно. Наследники хоть останутся.

К беседующим присоединился Равиль, с интересом наблюдавший за перепалкой.

– А мне кажется, это вообще не Ильдаркина простыня, а Рафкина. Он сегодня дневальный. Взял, наверное, и поменял со своим бельем, когда мы на утренней зарядке были.

Эта версия тут же нашла нашу поддержку.

– Точно! То-то я удивляюсь, почему простыни у меня местами поменялись. Верхняя на матрасе оказалась.