А Настольный продолжал насмехаться:

— Ты опять стал тоньше. Что с тобой? Может, ты худеешь с испугу? А глянь на меня — я всё такой же!

И зачастую злорадно упрекал:

— Не спорю, ты много знаешь. Вернее, знал. С каждым прошедшим днем ты знаешь меньше и меньше. Но, главное, даже в твои лучшие дни ты совершенно не знал жизни. А вот я всегда в гуще событий. У меня каждый день расписан по часам: кому позвонить, о чём поговорить, когда и с кем встретиться, куда поехать, что надо сделать. Ну, куда тебе со мной равняться!

Так прошёл год. У Настенного календаря остался последний листок — 31 декабря.

В доме царила предновогодняя весёлая суматоха, а Настенный календарь тоскливо думал: «Почти ничего от меня не осталось. Кончаюсь… Неужели Настольный календарь был прав? Вон он лежит на столе — весь целёхонький!..»

А Настольный календарь с удовлетворением размышлял: «Итак, подведём итоги года. Я всё-таки оказался и умнее, и нужнее. Жаль, конечно, соперника. Но что поделаешь? Такова жизнь!»

Последний листок Настенного календаря продержался до следующего дня.

Его увидели, раздались голоса:

— Глядите! Последний листок остался! Старый год заглядывает к нам из прошлого!.. А ведь признайтесь, неплохой был год, хоть в нём и плохое случалось!

Листок сорвали и выбросили.

Но и Настольный календарь в тот же день куда-то выкинули. Напрасно он бахвалился.

И вообще зря они, календари, спорили. Оба они недаром прожили свою жизнь вместе с ушедшим годом. И прожили её, как признались сами люди, неплохо.

Это случилось вскоре после войны где-то в далекой Германии. В тёмном подвале большого полуразрушенного дома лежала куча старой обуви. Днём здесь было спокойно и тихо, ночью — оживлённо и шумно. Обувь любила размять подошвы, когда в узенькое оконце заглядывала круглая от любопытства луна.

По любому пустяку в подвале разгорались жаркие споры. Они нередко заканчивались потасовкой. А в свалке даже могли ненароком и растоптать. Все убеждённо стояли на своём. Левые ботинки, туфли, боты, тапочки придерживались, как они считали, левых взглядов, а правые — правых. Как это?.. Ну, левые смотрели налево, правые — направо. А одна беспарная крестьянская растоптанная Галоша гордо заявляла:

— Меня надевали на разные ноги: левые, правые. Мне всё равно за кого!

Только лишь оба дырявых Брезентовых Сапога были во всём согласны между собой. Ведь два сапога — пара! И ни в какие драки они не вмешивались, хотя и были покрепче всех. Вероятно оттого, что всю жизнь проработали на стройке. А там, как известно, слабых не держат.

Самые ожесточённые стычки начались, когда в подвале появилась поношенная пара Хромовых Сапог.

Произошло это так… В тот вечер обувь, как всегда, громко спорила.

— Резина — лучше всего! — надрывалась резиновая обувь. В этом были единодушны все резиновые: левые и правые.

— То ли дело кожа, особенно свиная! — опровергала их правая Туфля из свиной кожи. — Не спорьте с дамой. Свинья — это свинья!

— Особенно английская! — вторила её левая напарница и восклицала: — Ш-шикарное животное! С ног до головы покрыто кожей. Хотите — верьте, хотите — нет!

— Это давно не модно! — запрыгала левая Сафьяновая Тапочка.

— Правильно! — зашелестела правая. — А вот мы зато из сафь-я-на! Так что помалкивайте!

Свиные Туфли не выдержали и накинулись на Сафьяновые Тапочки. Вмешались нервные болельщики, и опять началась потасовка.

— Отста-а-вить! Прекра-а-тить! — вдруг раздался чей-то скрипучий незнакомый голос. — Что за драка без разрешения!

Все затихли и с удивлением увидели у порога неизвестные Хромовые Сапоги. Правый стоял, вытянувшись по стойке смирно, а левый грозно притоптывал дырявым носком.

— Кто такие?.. — пронёсся шёпот.

— Они к нам, наверно, днём попали, поэтому мы их сразу и не заметили, — громко догадались Парусиновые Тапочки, всеподвально известные сплетницы.

— О чём звон? — удивлённо поцокал языком тусклый медный Звонок, случайно попавший в компанию обуви.

— Заткнись, инородец! — грозно прошипели Лыжные Ботинки-спортсмены. — Медяшка! Трепач! Что ни расскажи, потом растрезвонит по всему дому!

— Родина снова воспрянет! — после долгой паузы опять выкрикнули Хромовые Сапоги. — Мы отомстим!

Все затаили дыхание. А у здоровенных рваных башмаков из кожезаменителя от изумления отвисли, как челюсти, наполовину оторванные подошвы.

— Армия — превыше всего! — прокричали Хромовые Сапоги. — Вся мировая история — это история войн!

И молодцевато щёлкнули каблуками.

— Ах вон оно что… — насмешливо протянули Брезентовые Сапоги.

— Где служили? — яростно вскричали Хромовые.

— Там, где холодно. Хватит.

— Дезертир, предатель! Взять его! — приказали Хромовые Сапоги.

Испуганная обувь растерянно затопталась на месте.

— Взять!

Многие, осмелев, послушно хлынули выполнять приказание. Брезентовые Сапоги резко обернулись. Волна сразу же откатилась, топча неповоротливые клетчатые Шлёпанцы.

— Мы ещё до вас доберёмся! — пообещали Хромовые Сапоги, привстали на цыпочки и проскрипели: — Наше время придёт! Вступайте в наш маршевый батальон! Мы ещё пригодимся!

Поднялся страшный шум.

— Это несовместимо с нашими взглядами! — кричали левые башмаки, ботинки и туфли.

— Вперёд! Вперёд! — воинственно орали правые.

— Мы тоже хотим пригодиться, — шамкали клетчатые Шлёпанцы.

— Долой! — орало несколько больших мужских башмаков.

— Мы созданы повелевать! — шумели маленькие порванные сандалии.

— А мне всё равно, — изрекла своё мнение растоптанная Галоша.

Споры продолжались несколько ночей подряд. Брезентовые Сапоги не вмешивались. Хромовые выжидали. Страсти бурлили!..

Когда спор дошёл до высшей точки, Хромовые Сапоги начали действовать.

— Мужская обувь, два шага — вперёд! — гаркнули они.

Все сразу зашевелились, засуетились, заёрзали.