меня не было никаких обязательств и не перед кем было отчитываться. Я была свободна.

Перемещаться между частными играми в Нью-Йорке, Лас-Вегасе и Лос-Анджелесе оказалось гораздо выгоднее, чем я думал. Мои родители не могли сказать ни слова о том, что я брошу школу, потому что я зарабатывал так много денег. Папа постоянно говорил мне, чтобы я брал деньги и бежал, но это был его стиль, как корпоративного рейдера, а не мой.

Эдди Тинг вел частную игру в Нью-Йорке с супербогатыми бизнесменами и случайными профессионалами, которых он брал себе в долю. В некоторые ночи он загребал (забирая процент от банка в пользу дома за каждую раздачу) более ста тысяч долларов с игры. Но это не имело значения: игроки были настолько плохими, что я мог легко побить рейк. Я почти всегда выигрывал. Эдди видел все углы и знал, что у меня есть мастерство, но меня любили любители, и я хорошо играл, так что он смирился с этим. У нью-йоркских парней были большие деньги, и они любили ими разбрасываться, так что там мне приходилось играть плотнее.

Игры в Вегасе обычно были меньше и в них было трудно попасть, потому что стоило прийти киту (богатому плохому игроку), как вокруг него тут же строилась игра. Я давал паркетчикам 100 долларов за то, что они меня усаживали, 500 долларов за то, что они предупреждали, что пришел плохой игрок, и до пяти тысяч чаевых за то, что они оказывали мне услугу. Сотрудники казино стали мне как родные, а я всегда заботился о родных.

Я познакомился с Томом Голдштейном в покер-руме Bellagio. Все наблюдали за игрой и говорили о том, какой он чертов маньяк. Когда я подошел, он играл, не глядя в карты, уже два часа подряд. Изредка на терне или ривере он смотрел, а потом делал огромные блефы.

По сей день я не встречал никого, кто бы относился к деньгам с меньшим уважением, чем Том. А я встречал настоящих дегенератов. Он не был очень хорош в фундаментальном покере, но он был достаточно умен и сообразителен, чтобы читать людей и ситуации. Эти навыки позволяли ему играть вслепую (не глядя в карты) и действительно выигрывать.

Ему нравилось действовать, но он как будто подсознательно хотел проиграть. Думаю, ему нравилось, что все за столом так любят его, а ведь он, как безжалостный адвокат, наверняка не получал такого теплого приема в других местах. Чем больше он проигрывал, тем счастливее становились все вокруг, и я думаю, что отчасти он был зависим от этого чувства, но в полной мере он был зависим от прилива азарта.

Я также встретил Джона Долмаяна, барабанщика группы System of a Down, за столами в Вегасе. Джон и вся его группа были гордыми армянами, поэтому, когда он узнал, что я армянин, между нами быстро установилась связь. Стоит ли говорить, что со своей бритой головой и козлиной бородкой он больше походил на мексиканского бандита, чем на армянскую рок-звезду.

Однажды один из завсегдатаев казино, старый мерзавец, набросился на Джона после того, как его обыграли. Барабанщик прикусил язык, оставаясь спокойным и почтительным, но в конце концов ему надоело терпеть этого старого ублюдка, и он отошел на перерыв.

"Ты что, не знаешь, кто этот чертов парень?" спросил я чудака.

"Нет, кто он?"

"Он - спусковой крючок русской мафии", - сказал я старику, чтобы заморочить ему голову.

"Ты серьезно?"

"Да, ты, чертов идиот, что с тобой?" предупредил я его. "У него бритая голова, он каждый день носит одну и ту же одежду и каждую неделю проигрывает здесь десятки тысяч долларов наличными. А чем, по-твоему, он зарабатывает на жизнь? Ты думал, он ортодонт?"

Старый канюк, заикаясь, спрашивал, не собирается ли Джон причинить ему вред.

"Вы когда-нибудь видели, чтобы кто-нибудь так спокойно реагировал на то, что на него накричали?" спросил я. "Ты знаешь, что вел себя как мудак. Кто-нибудь когда-нибудь принимал такое дерьмо и просто спокойно уходил от тебя?" Я сделал паузу для пущего эффекта. "Если бы он огрызнулся в ответ или даже ударил тебя, я бы сказал, что ты в порядке. Но это было холодно, то, как он просто ушел. Это ненормально - быть таким безэмоциональным. У меня мурашки по коже. Тебе лучше попросить прощения".

Канюк пролил свой напиток, когда забирал чипсы. Я не видел его еще неделю, а ведь он был обычным завсегдатаем.

Несколько недель спустя я играл с канюком, и к столу подошел Джон. Я совсем забыл о своей истории, иначе бы обязательно рассказал Джону. Старик вскочил из-за стола.

"Мне очень жаль, что так получилось в прошлый раз, - заикался он. "У меня плохое сердце, и они подменили мне рецепт. Я был сам не свой. Позвольте мне угостить вас выпивкой или ужином. Простите за недоразумение".

"Нет проблем, я ценю извинения", - сказал Джон, растерянно оглядываясь по сторонам.

"Вы уверены? Все в порядке? Может быть, вы хотите, чтобы я что-нибудь сделал?"

Теперь я вспомнил все это и ухмылялся от уха до уха, изо всех сил стараясь сдержать смех. Джон посмотрел на меня и понял, что что-то случилось. Он отвел меня в сторону, и я объяснил ему эту историю. Я видел его взгляд, когда он понял, что это идеальное возмездие. Он вернулся к столу и стал возиться с канюком, пугая

его в течение двадцати минут, а потом сказал, что оставит старика в живых.

 

 

Глава 27. Игра Молли

 

Я арендовал дом на Голливудских холмах и Ferrari F430 за 45 000 долларов в месяц, чтобы попробовать себя на сцене Лос-Анджелеса, и платил за все это из домашней игры Ника Кассаветиса. Люди видели дом и машину, и это укрепляло имидж ребенка из трастового фонда, который я создавал. Я также играл в знаменитой теперь "Игре Молли", в которой участвовали знаменитости или супербогатые бизнесмены и совершенно не было профессионалов. Я зарабатывал на жизнь, играя в эти игры, но я не выигрывал турниры и не играл плотно, поэтому никто не считал меня профессионалом. Они считали меня просто избалованным ребенком, живущим на деньги, которые мой отец, предположительно, прятал в офшорах. Хотя я признавал, что у меня есть трастовый фонд, я никогда не говорил о том, сколько он на самом деле стоит и что у меня