Итак, продолжение истории через неделю после дня рождения господина Осокавы разворачивалось в том же самом месте, где она началась. Первая неделя плена была отмечена незначительными событиями, тоскливым привыканием к новой жизни. Вначале все было весьма строго. Ружейные дула направлялись в спины и в головы, команды отдавались и выполнялись, люди спали рядами на ковре в гостиной и спрашивали разрешения на любое, даже самое незначительное действие. Но затем, очень медленно, порядок начал меняться. Заложники стали вести себя более независимо. Они чистили зубы без разрешения, их разговоры больше не прерывали, они периодически ходили на кухню и делали себе бутерброды, когда были голодны, и использовали ручки от вилок, чтобы намазать масло на хлеб, потому что все ножи были конфискованы. Командиры испытывали особое пристрастие к Иоахиму Месснеру (хотя и не демонстрировали этого ему самому). Они настаивали не только на том, чтобы он один вел переговоры, но и на том, чтобы он один занимался доставкой в дом всего необходимого, и ему приходилось самому втаскивать ящики в ворота, а затем тащить их по утомительно длинной дорожке к дому. Таким образом, именно Месснер, отпуск которого давно кончился, был тем человеком, который доставлял им хлеб и масло.

Время едва шевелило секундные стрелки на часах, и тем не менее, глядя на все происходящее, никто не мог поверить, что прошла уже неделя. Конечно, от момента, когда ружья направляются в спины заложников, до момента, когда ружья запрут в чулане, должно было пройти не менее года, но все же захватчики теперь знали, что заложники не поднимут бунт, а те, в свою очередь, были уверены или почти уверены, что не будут застрелены террористами. Разумеется, охрану с них никто не снимал. Двое парней патрулировали сад, а трое бродили по комнатам, опираясь на винтовки, как на трости для слепых. Командиры продолжали отдавать им распоряжения. Время от времени кто-нибудь из мальчишек тыкал винтовку в спину заложника и приказывал ему отойти к стене без всякой видимой причины, просто ради удовольствия видеть, как он повинуется. По ночам тоже выставлялась стража, но к двенадцати часам все караульщики засыпали и не просыпались даже тогда, когда оружие выскальзывало у них из рук и с грохотом падало на пол.

Все гости, явившиеся на день рождения господина Осокавы, целыми днями слонялись по комнате от окна к окну, иногда играли в карты, просматривали журналы, словно мир для них превратился в гигантский железнодорожный вокзал, в котором все дела пришлось отложить до лучших времен. Больше всего их донимало это исчезновение времени. Командир Бенхамин нашел где-то цветной карандаш, принадлежавший малолетнему сыну вице-президента Марко, и каждый день делал жирную голубую черту на стене столовой: шесть черточек продольных, одна поперечная, обозначающая завершение недели. Он воображал себе своего брата Луиса в одиночной камере, где он тоже наверняка вынужден делать царапины ногтями на кирпичной стене, чтобы не потерять счет дням. Разумеется, в доме имелись вполне традиционные способы отсчета времени. Здесь имелись несколько календарей, и ежедневник, и записная книжка на кухне возле телефона. Кроме того, у многих мужчин на руках были часы с календарем. Но даже если бы все эти способы по каким-то причинам не сработали, все равно обитатели дома могли в любой момент включить радио или телевизор и прослушать новости, во время которых обычно сообщаются день недели и число. И тем не менее Бенхамин считал, что ничего нет лучше дедовского способа. Он точил свой карандаш огромным охотничьим ножом и делал новую черту на стене, чем бесконечно раздражал Рубена Иглесиаса. Тот всегда сурово наказывал своих детей за подобные варварские поступки.

Все эти люди – все без исключения – в обычной жизни попросту не знали, что такое свободное время. Богатые, то есть заложники, как правило, работали в своих офисах до позднего вечера. Даже в автомобилях по дороге домой они продолжали диктовать письма секретарям. Молодые и бедные, то есть террористы, трудились еще больше, им приходилось выполнять совершенно иные виды работ. Учиться владению оружием, умению прятаться, тренироваться в беге. Теперь же на всех на них навалилось какое-то оцепенение: они сидели, смотрели друг на друга, их пальцы бессознательно выстукивали разные мелодии по крышкам столов или спинкам стульев.

Что касается господина Осокавы, то, погрузившись в этот безбрежный океан свободного времени, он, судя по всему, совершенно выбросил из головы заботы о корпорации «Нансей». Он смотрел в окно, и его совершенно не волновало, как повлияет его похищение на изменение биржевых котировок. Его не заботило, кто теперь сидит в его рабочем кресле и принимает решения. Компания «Нансей» была его детищем, делом его жизни, и вот он выпустил ее из рук так же легко и бездумно, как роняют монетку из кошелька. Он вытащил из кармана своего смокинга маленькую записную книжку на пружинках и занес туда слово «garua», предварительно выяснив у Гэна, как оно произносится. Побудительным мотивом к этому стало его нынешнее положение. Не имело значения, сколько раз он слушал в Японии свои итальянские кассеты: как только магнитофон выключался, все слова начисто вылетали у него из головы. Даже наслаждение от звучания прекрасных итальянских слов, таких, как «dimora» – «жилище» или «patrono» – «покровитель», не спасало положения. Он совершенно ничего не помнил после прослушивания кассет. Однако теперь, всего лишь через неделю после своего захвата, он уже мог без запинки сказать кое-что по-испански! «Ahora» – значило «сейчас», «sentarse» – «сидеть», «ponerse de pie» – «встать», «sueño» – «спать», «requetebueno» – «очень хорошо» и так далее. Конечно, здесь все эти слова звучали грубо или насмешливо, тот, к кому они относились, должен был не просто выполнить обращенную к нему команду, но и ощутить собственную тупость и никчемность. Однако, помимо языка, необходимо было выучить все имена, имена заложников и террористов, что было очень полезно с любой точки зрения. Здесь собрались люди из самых разных стран мира, и при общении у них не возникало никаких ассоциативных связей, не находилось знакомых жестов, которые могли бы упростить общение. Комната была полна людей, между собой совершенно незнакомых, которые вряд ли когда-нибудь познакомились бы в обычных обстоятельствах, и все они вынуждены были теперь улыбаться друг другу и приветливо кивать головой. Ему придется потрудиться, чтобы научиться представляться. В «Нансей» господин Осокава взял себе за правило запоминать как можно больше имен своих подчиненных, столько, сколько был в состоянии запомнить. Кроме того, он помнил имена бизнесменов, которых принимал у себя в офисе, и имена их жен, о которых всегда вежливо расспрашивал после приема, но лично никогда не встречал.

Нельзя сказать, чтобы господин Осокава вел пассивную жизнь. Когда он строил свою компанию, он тоже учился. Однако в тот период его учение было совсем другим, нежели теперь. Его нынешнее учение очень живо напоминало ему детство. Можно мне сесть? Можно встать? Спасибо. Пожалуйста. Как сказать «яблоко»? Или «хлеб»? И ответы на эти вопросы он теперь прекрасно помнил, потому что в отличие от времен, когда он слушал свои итальянские записи, запоминание стало смыслом его жизни. Он видел теперь, сколь многим он в прошлом был обязан Гэну. Он и теперь мог на него полностью положиться, однако теперь ему частенько приходилось подождать со своими вопросами, потому что Гэн переводил что-нибудь для командиров. Два дня назад вице-президент Иглесиас был столь любезен, что вручил господину Осокаве эту записную книжку и ручку из кухонного шкафа.