Ужас неуверенно рыкнул, толкнул Горыныча лапой, посмотрел на него презрительно, попятился и побежал ко мне.

Я гавкнула, кокетливо склонила голову и побежала прочь, помахивая хвостом…

И очнулась в собственном теле, в собственном сознании.

Огромные собаки бок о бок убегали по коридору, синхронно виляя хвостами.

Горыныч, все еще не до конца поверив в свое чудесное спасение, полусидел на полу и проверял, целы ли все его конечности и жизненно важные органы. Вид у него был не блестящий, точнее, как говорит Аида, краше в гроб кладут.

– Удираем! – бросила я ему вполголоса. – Собаки могут и передумать, это им недолго!

– А вообще, что это было? – спросил он, с трудом поднимаясь на дрожащие ноги.

– Вот об этом мы точно будем думать в другое время и в другом месте! – проговорила я и торопливо зашагала прочь по коридору.

– Куда мы идем? – он задыхался и с трудом поспевал за мной.

– Куда угодно, только подальше отсюда, – бросила я.

Мы еще долго шли по коридорам, поднимались по шатким лестницам, один раз даже пришлось ползти. А потом услышали шум, и стены вокруг начали дрожать.

– Это поезд метро прошел, – сказал Горыныч, – туда идти надо.

Я решила его послушаться, потому что сил больше не было. Шум становился все ближе и ближе, коридор расширился, по бокам его появились провода и какие-то конструкции.

– Слушай, а мы под этот самый поезд не попадем? – опасливо спросила я.

– До поезда еще далеко, это боковой коридор.

Потом стало светлее, фонари попадались чаще, и наконец мы вышли на основную линию. Горыныч велел мне держаться подальше от рельсов и ничего не трогать руками.

– Вон там, видишь, свет? Это станция.

Мы побежали, потому что вдали слышался шум поезда. И какого черта они так часто ходят?

Мы едва успели выскочить на платформу.

Хорошо, что в конце ее никого не было из пассажиров, потому что смотрелись мы оба, мягко говоря, странно: растрепанная девица с вытаращенными глазами и старик в рваной и грязной одежде (пес успел-таки его хорошо потрепать).

В поезд я садиться не стала, потому что хватило уже подземных коридоров, хотелось на воздух.

– Ты куда? – Горыныч шагнул уже к дверям вагона, да так и застыл с поднятой ногой. – Ты так и не сказала, кто ты такая?

– И не скажу, – бросила я, – оревуар, дедуля! Мы странно встретились и странно разойдемся!

Это Аида такую песню поет, когда посуду моет.

Тут поезд нетерпеливо загудел, и водитель выругался, что Горыныч задерживает движение, так что он поскорее зашел в вагон, а я побрела к эскалатору.

Добравшись до верха и с удовольствием вдохнув загазованного городского воздуха, я проверила телефон. Теперь сигнал был, и там куча звонков и сообщений от Ниты.

– Ты куда пропала? – накинулась она на меня, как только я набрала ее номер.

– Да я тут… а что?

– А то, что на меня полиция наехала по полной программе!

– Это еще почему?

– А ты не знаешь? – орала она в трубку. – Это ты им меня сдала! Кроме тебя некому!

– Я? Да говори ты толком, потом ругаться станем!

Она поняла, что я права и изложила ситуацию.

Этот капитан… как его… ага, Семибратов, явился к ней домой без звонка и предупреждения. Да еще и участкового с собой привел, так что теперь не только весь дом, а и весь квартал в курсе, что она на заметке в полиции, то есть что ее подозревают в убийстве.

– Что, прямо так и сказал этот капитан? – вклинилась я в гневный монолог.

Не сказал, но ясно дал понять, ответила Нита, так что мама очень переживает.

Я отогнала от себя мысль, точнее вопрос, стала бы моя мать переживать в такой ситуации. Скорее всего, нет, наоборот, сказала бы, что этого следовало ожидать, что я вся в отца, хотя даже она не утверждала, что мой отец – уголовник со стажем.

– Что ты ему рассказала? – снова с трудом вклинилась я в Нитины жалобы.

– Да все честно, что Пашка тогда ушел и мы двое остались. И что я его мало знаю, а номер его дал мне… ну тот мастер, что цепочку чинил, пускай они с ним разбираются.

Я подумала, что с Горынычем полиция разобраться не сможет, потому как вряд ли он появится теперь в том торговом центре, ему этих двоих хватило, Ламии и ее сообщника.

– Это все? – спросила я строго. – До чего вы договорились с капитаном этим?

– Да так, велел не уезжать из города, сказал, что меня следователь вызовет…

– Ну это они всегда так говорят. Не дергайся, нет у него на нас ничего определенного.

– Ты думаешь? А как же соседи?

– На соседей плевать!

– Точно! – Нита повеселела, потом понизила голос. – Тут вот еще что. Этот капитан, когда вышел от нас, то по телефону стал звонить какому-то Генке. А мы живем на первом этаже, и окна как раз туда выходят. Но с улицы не видно, потому что кусты разрослись, мама нарочно их стричь не дает, потому что иначе мы как на сцене будем.

– Ну так что он сказал?

– Сказал, что с девчонками, то есть с нами, все глухо, никто не поверит, что мы его ножом пырнули.

– А чего тогда ты волнуешься?

– Да так… А еще он сказал, что нужно проверить ту тетку… Кожевникову, что ли…

«Кожемякину», – чуть не сказала я, но промолчала.

– В общем, ее ему в агентстве сдали, в «Домострое». Сказали, у нее с этим Сыроедовым был конфликт, и она ему угрожала.

– И все?

– Ну да, потом он пошел, а я окно закрыла.

– Ну и ладно, выброси все из головы, ничего он нам предъявить не может.

– Да, а как же теперь будет с квартирой? Нужно нового риелтора искать…

– Нужно подождать, пока все уляжется.

– Мама тоже так считает, – уныло сказала она. На этом мы распрощались, чтобы она не стала спрашивать, долго ли я буду ночевать в бабушкиной квартире.

А я позвонила Аиде, и она сказала, что новости хорошие: Витька наконец угомонился, заперся у себя в комнате, с обеда не видно его, не слышно.

Так что я взяла такси и поехала домой, потому что увидела себя в витрине одежного магазина и представила, какими глазами будут смотреть на меня люди в общественном транспорте. Да и сил не было там толкаться.

Дома Аида с кошкой блаженствовали в тишине, ужиная на кухне. Муська, правда, увидев меня, зашипела и так распушилась, что стала раза в