Кровь погасила тлеющую бороду Хека, и теперь, когда обе его руки были свободны, он начал один за другим выламывать сжимающие его шею пальцы. Из заднего прохода Абли Друтера послышались странные звуки, видимо заменявшие болезненные стоны. Наконец Хек Урс сумел высвободиться и, вскарабкавшись на спину первому помощнику, начал самозабвенно лупить его кулаками.

В полумраке возник Густ Хабб, чья безухая голова напоминала в мерцающих отблесках пламени кошмарный призрак. Блевотина на его подбородке смешивалась со стекающей по обеим щекам кровью. Выпучив глаза, он уставился на Хека Урса:

– Убей его! Убей!

– Пытаюсь, идиот! – бросил в ответ Хек. – Найди какой-нибудь меч, пику, веревку, чтоб тебя!

Густ Хабб, шатаясь, двинулся дальше:

– Сам ищи! Я тут больше не останусь! Ни за что! И никогда сюда больше не спущусь!

Ругаясь, Хек потянулся к ножу. Все так же сидя верхом на сопротивляющемся теле Абли Друтера, он извернулся и подрезал первому помощнику поджилки, сперва с одной стороны, а затем и с другой.

– Попробуй теперь походи! – прорычал он и, хихикнув, вновь выбрался на настил. Вскрикнув от прикосновения огненного языка, он пополз к Пташке Пеструшке:

– Очнись, милая! Нужно отсюда выбираться… очнись!

От третьей крепкой пощечины веки женщины затрепетали, затем она открыла глаза и уставилась на него непонимающим взглядом.

Хек, однако, ждать не мог, и начал поднимать Пташку на ноги.

– Идем, милая. Тут какой-то демон или что похуже – Густ, сволочь, уже сбежал. Давай пошли отсюда.

Она тупо посмотрела на него:

– Корабль горит. Плохо дело.

– Позовем сюда всю команду, всех до единого, будь они прокляты, и они потушат пожар.

– Хорошо. Да. Если все загорится – будет плохо.

– Да уж, дорогая, ничего хорошего. Давай смотри под ноги…

Когда Хек Урс потащил бессвязно бормотавшую Пташку Пеструшку по крутому трапу на палубу, безголовое тело Абли Друтера, оказавшись предоставленным самому себе, попыталось подняться на ноги, но, увы, ноги его не держали. Первый помощник уныло сел на настил, положив руки на колени и свесив кисти.

Искра жизни могла преодолеть невообразимые расстояния, вспыхнуть в самых неожиданных местах, промчаться по мышцам и нервам, будто белка с отрубленным хвостом. И иногда, когда уходила даже сама жизнь, оставалась ее искра – пусть и ненадолго.

Сидящий на настиле Абли Друтер больше не двигался – лишь слегка шевельнулись опускающиеся плечи. Даже кровь из всевозможных ран наконец почти перестала течь, превратившись в густые длинные капли.

Кошмарный убийца бесследно исчез.

Пламя, до этого алчно лизавшее просмоленный корпус судна, внезапно замерцало и погасло.

Со стороны гальюна послышались мягкие шаги, и в полумраке появилась массивная фигура мужчины в длинной черной кольчуге. Его лысая макушка тускло поблескивала серым. Присев над раздавленным трупиком крысы, он протянул к ней руку с толстыми пальцами.

С обрюзгших губ Корбала Броша сорвался тихий стон.

Это была последняя крыса на «Солнечном локоне». Его самая любимая, пусть и временная служанка. Она видела чудовище, которое небрежно, будто походя, прикончило первого помощника. И естественно, у жертвы отсутствовала голова. Чего вполне следовало ожидать.

Корбал Брош помедлил, наклонив надежно сидящее на месте ухо.

Паника наверху, похоже, несколько поутихла. Возможно, команда покинула корабль – что было бы весьма достойно сожаления. Наверняка ни капитан, ни Бошелен такого бы не позволили. Разве Бошелену неведомо, насколько любит Корбал эти мириады грязных, не особо здоровых проблесков жизни? Да, ему обещана хорошая жатва после того, как они станут больше не нужны. Обещана…

Что ж, Корбал Брош мог бы отправиться за ними в погоню, если вдруг они и в самом деле сбежали…

Из темноты, откуда-то со стороны носа судна, донесся хриплый смех.

Корбал Брош нахмурился.

– До чего же грубо – прерывать мои драгоценные мысли, – пробормотал он. – Крайне грубо.

Смех смолк, и послышался скрипучий голос:

– Это ты?

– Да, – ответил Корбал Брош.

– Не может быть.

– И тем не менее.

– Тебе придется умереть.

– Придется. Когда-нибудь.

– Совсем скоро.

– Как бы не так.

– Я убью тебя. Сожру твою круглую башку. Попробую на вкус горькую сладость твоих пухлых щечек. И всласть налакаюсь крови, которой ты истечешь.

– Нет.

– Подойди ближе.

– Это можно, – ответил Корбал Брош.

Поднявшись, он направился в сторону носа, пройдя под тусклым прямоугольником все еще открытого люка. Его рука в кольчужной перчатке сжимала зловеще блестевший топор в форме полумесяца, с короткой рукояткой, который, казалось, источал маслянистую жижу.

– Этим ты мне не повредишь.

– Да, больно не будет. Но я и не собираюсь причинять тебе боль, – усмехнулся Корбал Брош. – Я порублю тебя на куски. Без боли. Просто на мелкие кусочки. Мне нужны кое-какие твои части.

– Ты отважен, смертный. Нам воистину следует испытать друг друга… но не сейчас.

Корбал Брош остановился, поняв, что демон исчез. Разочарованно сунув рукоятку топора за пояс, он принюхался, пробуя темноту на вкус, и прислушался к журчанию и бульканью воды снаружи. Наконец он почесал зад, повернулся и начал подниматься по трапу.

До верха он так и не добрался. С другой стороны, в его намерения это и не входило.

Когда снизу послышались крики и на средней палубе «Солнечного локона» начался хаос, Эмансипор Риз присел перед дверью каюты, уставившись на вопящую толпу матросов, которые метались по палубе, вырывая друг другу волосы, кусаясь и царапаясь. Некоторые падали за борт. Из трюма донеслись новые несмолкающие вопли.

– Только не снова это, – пробормотал он.

Так порой закручивается вокруг себя мир, подобно лобковым волосам на ветру, когда сидишь со спущенными штанами и холод пробирает в обычно потаенных, будто обратная сторона луны, местах. Снова и снова жизнь срывается с узды, и повторяются одни и те же сцены, жуткие и сверхъестественные, – да что там, он почти ожидал услышать хруст дерева от удара о камни и лед, ржание тонущих под палубой лошадей, увидеть спотыкающиеся фигуры с искаженными, перемазанными кровью лицами. И завывающий ветер, будто швыряющий в тебя сгустки тьмы со всех сторон, посреди безумной, полной смерти и разрушений ночи…

Но это, уверял он себя, было давно. На другом корабле. В другой жизни.

А сейчас… что ж, будь что будет.