вот, вроде ничего и не сказала, а вроде и всё теперь им понятно, – подумала я. – Умеет моя сестричка манипулировать людьми. И мной умеет и другими. Хороший командир взвода".

– Сейчас давайте умоемся, перекусим, справим прочие нужды и через минут сорок, сорок пять поедем обратно. Или кто-то хочет остаться? – улыбнулась Вера.

Желающих не нашлось.

Мы умылись, поливая друг другу водой в ладошки из пятилитровой пластиковой бутылки, прогулялись в низинку, перекусили, чем бог послал, переоделись и поехали обратно. Я специально посмотрела на часы и вначале и при отъезде – уложились в сорок три минуты.

– А у тебя сиденья попу греют? – спросила я.

– Конечно греют, – сказала Вера. – Иначе стала бы я такую машину брать. Включить?

Я рассмеялась.

21 октября, как мы и договаривались, Вера позвонила мне днём и пригласила на завтра вечером к себе в гости.

– Приезжай, Танюш, я соскучилась, повидать тебя хочу. Посидим, я вина возьму. Что тебе приготовить?

– Сейчас, дай подумать. Чем там у вас в Кореях угощают дорогих гостей?

– Чапхэ, – сказала Вера.

– Это что-то из собачатины? – хихикнула я.

– Можно и из собачатины, только где я быстро найду добермана с хорошей родословной? Может, говядина устроит? Там берётся говядина и…

– Нет, нет, нет, – прервала я Веру. – Не рассказывай. Сюрприз будет. А тебе что привезти?

– Лайм привези, – сказала Вера. – К семи жду. Не опаздывай, а то чапхэ перестоит.

Чапхэ мы готовили вместе.

– Свежих шиитаке не нашла, нашла только сушёные, – сказала Вера.

– Это что это, шиитаке?

– Грибы такие. У нас не растут.

Вера открыла кастрюльку, в которой в воде плавали нарезанные пластиками грибы, похожие на шампиньоны.

– А чапхэ вообще это что?

– Жаренная соломкой говядина с фунчёзой, грибами, кое-какими овощами и кунжутом. Сейчас сама всё увидишь. Мой руки.

Приблизительно через час у нас всё было готово. Мы сели, Вера налила мне вина, мы чокнулись – она стаканом с водой, в котором плавали кружочки лайма, я бокалом с вином, – но пить я не стала. Чапхэ мне понравился или понравилось – я не знаю, как правильно, – и я умяла целую тарелку.

После ужина Вера приготовила мне кофе со взбитыми сливками и положила на блюдце пирожное-корзиночку с варёным сгущённым молоком, грецким орехом, кленовым сиропом и фундуком.

– Откармливаешь меня, как на убой, – хихикнула я. – Скоро я, как Сомов, в самурайку не влезу.

– Купишь себе что-нибудь широкофезюляжное, как у меня, – улыбнулась Вера.

Мы разожгли камин в гостиной и включили телевизор.

– Я уже отвыкла от телевизора, – сказала я, глядя на экран, где шло какое-то политическое ток-шоу.

– Не следишь за новостями?

– Слежу, конечно. С нашей работой нельзя не следить. Но если бы не работа, сроду бы не стала смотреть на весь этот цирк и дурдом, какой сейчас в массмедиа творится.

– Думаешь, когда-то было иначе?

– Не то, чтобы совсем иначе, но хоть более выборочно. Фильтровали. А сейчас прямо ужас какой-то. Даже не ужас, а ужас-ужас-ужас. Такое несут и так подают, что рука невольно тянется к пистолету.

– А как же свобода слова и доступ к информации?

– Если свобода слова состоит в том, чтобы безнаказанно бредить и лгать, где ключевое слово "безнаказанно", то я против такой свободы.

– Сердитая ты сегодня, – заметила Вера. – Добром это не кончится.

В двенадцатом часу мы по очереди сходили в душ и стали укладываться спать. Вера постелила мне на диване, пожелала спокойной ночи, погасила в гостиной свет и ушла к себе в спальню. Коттедж погрузился во тьму и тишину. В десять минут первого я тихо встала и оделась. Не взяв с собой смартфон, я ощупью пробралась к Вере в спальню. Она, тоже уже одетая, взяла меня за руку, подвела к кровати, усадила и очень тихо, прямо в ухо, прошептала:

– На полу твоя обувь, на кровати верхняя одежда. Надевай.

Когда я оделась, Вера подхватила с пола сумку, опять взяла меня за руку и повела к стеклянной двери, выходящей из спальни на открытую лоджию. На лоджии Вера перелезла через ограждение, бесшумно спрыгнула на землю и я подала ей сумку. Потом я тоже перелезла через перила и Вера, подхватив за талию, легко опустила меня на землю. Она сделала рукой знак идти за ней. Мы обошли коттедж и перелезли теперь уже через ограду.

Снег ещё не выпал и вокруг было очень темно. Где-то вверху светила луна, но её закрывала плотная низкая облачность.

От коттеджа мы, не говоря ни слова, прямиком через лес, между сосен, пошли к ближайшим многоэтажным домам, расположенным метрах в трёхстах. У одного из подъездов нас ждала машина, взятая Сомовым на прокат и оставленная во дворе многоэтажки накануне. Когда Сомов отогнал сюда эту машину и на такси вернулся в офис, он отдал мне ключи. Что эта за тайная операция, Сомов не спросил. Просто сделал и всё. Сомов никогда ничего не спрашивал – просто делал и всё. Наверное, ещё и поэтому он мне нравился.

Я отдала Вере ключи, она забросила сумку в салон на заднее сиденье, мы сели в машину, Вера завела мотор и, когда он прогрелся, включила фары. Мы поехали в Тамп. Я там раньше не была и поэтому куда и сколько ехать не знала.

В каком-то только ей известном месте Вера свернула с асфальтированной дороги на просёлок, с просёлка в лес и остановилась. Фары погасли. Вера сделала знак выходить из машины. Я вышла. Вера достала из салона сумку, поставила её на багажник, открыла, вынула пакет и подала мне. Я раскрыла пакет. В нём была та одежда и обувь, в которой я лазала на гору на Алтае. Я стала переодеваться. Вера переодевалась рядом. Снятую с себя одежду я складывала в пакет и потом передала его Вере. Вера положила пакет в сумку, туда же положила свой, сумку снова забросила в салон. Мы сели в машину, двигатель завёлся, фары включились.

Мы снова выбрались на просёлок, потом на шоссе и поехали дальше. Через несколько километров Вера остановила машину. Перегнувшись назад, она достала из стоящей сзади сумки разгрузку с несколькими нагрудными и поясными подсумками