– Там, на даче в то лето, когда вам было десять. Может, хотите рассказать нам об этом? – Деметриос мягко «направлял» Жуковского. – Рядом, кажется, был сад?

– Через забор, там дача давно сгорела, сад был заброшенный, ничейный.

Гай повернулся к Жуковскому. На его лицо легла тень.

– И дачные пацаны на этой ничейной территории выясняли отношения, так? – спросил Деметриос. – Вы говорили, ваш старший брат Алексей за вас заступался, дрался и побеждал. А вы тоже участвовали в драке?

– Нет. Я потом в сад часто бегал. Прятался там от всех.

– А книжка?

– Какая книжка?

– Та, что брат вам дал, советую всем прочесть: «Судьба барабанщика» – вы ее там, в саду, читали?

– Нет, я ее дома читал на террасе.

– Детская повесть Аркадия Гайдара, очень талантливое произведение, – пояснил Деметриос пациентам. – Вы знаете содержание?

Гай кивнул. Ермаков пожал плечами, потом усмехнулся. Детские книжки? До чего мы докатились, товарищи…

– Там школьник, пионер, оказался в трудных жизненных обстоятельствах, но ведет себя как и полагается советскому пионеру – вполне геройски, – Деметриос усмехнулся. – Борется со шпионами, в одиночку пытается этих шпионов задержать. Один из шпионов, врагов – его дядя, то есть родственник… Мальчик – он называет себя Барабанщиком – не прячется, смело поднимается во весь рост и… Он стреляет в них и убивает одного. А потом его тяжело ранят самого.

Жуковский выпрямился в кресле, ослабил свой дорогой галстук, расстегнул ворот белой сорочки.

– Эффектный конец, хотя, на мой взгляд, не стоило бы делать из ребенка убийцу, – Деметриос вздохнул. – Я как психолог не рекомендовал бы. Но книга была написана, кажется, в тридцать девятом году, тогда критерии были, сами понимаете, какие. Владимир, когда вы читали книгу в детстве, вам нравился этот эпизод с выстрелом?

– Да.

– Вы перечитывали? Может, еще какой-то эпизод?

– Когда он… Барабанщик находит пистолет. «Браунинг» с выщербленной рукояткой и патронами. Их было шесть. Их всегда там, в книге, было шесть, седьмого не хватало, он был использован.

– Оружие… Скажите, а у вас в доме было оружие? Может быть, у вашего отца?

– Нет, ничего у нас не было. Но я всегда хотел… я хотел иметь…

– Оружие? – переспросил Деметриос.

– Пистолет. «Браунинг». Все, достаточно, – вдруг резко оборвал Жуковский. – Я не хочу об этом говорить. Слышите? Я не позволю. Я не желаю обсуждать ЭТО.

На лбу его выступила испарина. Он неловким жестом сорвал и так уже ослабленный галстук и, скомкав, сунул его в карман пиджака.

Но Деметриос и не думал отступать:

– Вас пугает сам мой вопрос?

– Меня ничего не пугает, но я не желаю, слышите, не жела…

– Вы не желаете говорить о том, что вам нравилось оружие, вы хотели иметь пистолет, будучи ребенком? Вы боитесь говорить об этом даже сейчас, став взрослым? Почему?

– Оставьте меня в покое!

– Страх надо вытащить из себя. Выдавить наружу, как гной. Страх – это язва, что мешает вам жить, толкает вас на странные поступки, шокирующие, пугающие окружающих. Вы же не хотите быть пугалом? Не хотите прослыть неадекватным, неуравновешенным? Тогда приложите усилия, боритесь за свое «я», не закрывайтесь, как устрица в раковину. Загляните своему страху в лицо, вытащите его клещами наружу. И, возможно, из детского мифа он превратится в некую реальность, которую можно будет попробовать на вкус и на цвет, обсудить, потрогать руками, а потом уничтожить. Уничтожить навсегда, так, чтобы ЭТО никогда к вам уже не возвратилось. Я говорю это вам, Владимир. Но это касается всех, каждого из вас в равной степени.

Жуковский отвернулся. Но в его молчании – и Деметриос это чувствовал – не было растерянности, была лишь злость. Одна только злость.

– Вы вот вспомнили, как брат ваш старший за вас заступался, дрался с мальчишками, – сказал Ермаков. – А я из своего детства вспомнил другое. Я всегда был один. И за меня некому было заступиться. И это меня страшило больше всего: что я один и что со мной можно сделать все, что угодно.

Совместный сеанс порой давал быстрые и впечатляющие результаты, но бывало, что и не давал ничего положительного и важного. Видимо, в этом конкретном случае как раз все и обстояло именно так. Как профессионал, Игорь Деметриос к этому был готов. Но разочарование и досада душили его.

Правда, ничего такого он ИМ, естественно, не показал. Это было недопустимо. Напротив, сообщил, что доволен, что вот теперь они познакомились, пообщались и можно в будущем это общение продолжить. Назначил дату и время нового сеанса – в воскресенье.

Его секретарша Ираида Викторовна в этот вечер задержалась в офисе, но Деметриос, не беспокоя ее, вышел проводить своих пациентов на улицу лично.

Уже давно стемнело, горели фонари, сияла реклама. На фоне освещенной витрины кофейни Деметриос заметил одинокую фигурку. Ба, девица, что при-ехала вместе с Гаем, она все еще тут торчит! Может, и Ермакова тоже сторожит симпатичный товарищ из милиции? Но Кати Петровской Деметриос не увидел. Зато увидел жену Владимира Жуковского Оксану, с которой успел познакомиться еще до своего отъезда в Лондон. Как и жену Гая Елену Константиновну, он приглашал ее к себе, расспрашивая о супруге – своем пациенте.

Оксана в изящном летнем красном пальто, белых брюках и кокетливой алой шляпке стояла возле «Фольксвагена» Жуковского. Теребила сумку.

– Ты зачем здесь? – резко спросил ее муж.

– Я же из театра, я тебе говорила, Вовка, мы с подружкой… вот билеты на «Носорога», – Оксана кивнула на театр «У Никитских ворот». – Только что спектакль кончился, я вспомнила, ты здесь сегодня, и решила дождаться. Добрый вечер, Игорь Юрьевич, – кивнула она с улыбкой Деметриосу. – Здравствуйте.

– Добрый вечер. – Гай, не обращая внимания на Лолу, которая переминалась с ноги на ногу у витрины, подошел к Жуковской. – Вам понравился спектакль?

– Ничего, я «Носорога» уже смотрела у Фоменко.

– Оксана, садись в машину, – скомандовал Жуковский.

– Что же вы на улице ждали, надо было зайти. – Гай не спускал с нее глаз.

– Я не хотела мешать. А вы…

– Купцов моя фамилия. Но все зовут меня Гай.

– Почему?

– Потому что я так сам себя называю. Взял вот и выбрал сам себе имя.

– Странное какое имя. Гай… Гай Цезарь…

– Оксана, садись! – повысил голос Жуковский, распахивая дверь «Фольксвагена».

– Гай, ну ты скоро там? – капризно позвала Лола.

– Всего хорошего, до свидания. – Оксана послушно нырнула в салон.

– Примчалась шпионить – посещаю ли я твоего психушника? – прошипел Жуковский. – Дура набитая, ты подумала, в какое положение ты меня перед людьми ставишь? Может, еще братцу позвонишь, доложишь, что я был на сеансе?