Звонок…

Она не ответит. Не будет отвечать ему.

Звонок…

Какой настойчивый, надо же. Это он из дома звонит, где жена?

Звонок, звонок, звонок…

– Я слушаю вас.

– Екатерина Сергеевна?

– Кто это говорит?

– Старший лейтенант Должиков из уголовного розыска.

О БОЖЕ!

– Простите за поздний звонок, но мне полковник Гущин поручил позвонить вам. Вы завтра в первой половине дня не могли бы съездить со мной в Текстильщики?

– Зачем? – Катя смотрела на себя в зеркало. Что, получила? То-то, ишь размечталась. «Не будет отвечать», «не думает ни о чем таком».

– Понимаете, я только сегодня из отпуска. А наши завтра всем управлением вместе с Гущиным на МАКСе.

– На каком еще МАКСе… Ах, это.

Это был Московский авиакосмический салон в подмосковном Жуковском – совершенно грандиозное мероприятие, на охрану его и обеспечение там порядка обычно поднимался в ружье весь личный состав ГУВД.

– У меня по убийству Вероники Лукьяновой задание: встретиться с одной ее знакомой – некой Жураковой, она в Текстильщиках проживает. Я в детали дела пока еще не очень вник, а наши все завтра допоздна на мероприятии. Полковник Гущин приказал мне к вам обратиться, вы вместе с ним выезжали на место происшествия, знакомы с обстановкой, с личностью потерпевшей. Не окажете мне помощь в ходе встречи?

– Ну ладно, хорошо, поедем. А как вы вышли на знакомую Лукьяновой?

– Вещи в ее квартире просматривали. Нашли открытку поздравительную с обратным адресом. Поздравляет ее с днем рождения некая Ираида, по тексту – явно хорошая знакомая. Пробили адрес, оказалось, Ираида там проживает, фамилия Журакова. Значит, договорились? Спасибо, Екатерина Сергеевна, я завтра в десять к вам зайду.

Катя кивнула: ага, разбежался старший лейтенант Должиков. Что ж, она сама этим делом интересовалась, вот и влипла. Приятельница убитой – это хоть что-то, хоть какая-то ниточка. А то ведь нет ничего, только железка от альпинистского снаряжения и пули. Пропажа носителей информации из квартиры. И этот бешеный разгром в комнате, в прихожей, от которого осталось такое зловещее ощущение. Выходит, и на бармаглотов, которые убивают спящих, а потом из кожи вон лезут, чтобы не наследить, бывает проруха. Приятельница убитой – Журакова Ираида – это след. И какой еще след! Должиков его проверит. «А я, – решила Катя самодовольно, – ему в этом помогу».

Лола влетела в подъезд как на крыльях. Три часа ночи. Обшарпанный подъезд старой московской восьмиэтажки в Текстильщиках, где трехкомнатная квартира на пятом этаже превращена оборотистым владельцем в коммуналку, арендуемую несколькими жильцами.

У каждого из жильцов имелся свой ключ от входной двери. А в доме был лифт – гремучая коробка, возносящаяся или низвергающаяся в зависимости от вызова по выносной коробке шахты, прилепленной сталинским архитектором на фасад дома.

Лола была счастлива и чувствовала себя победительницей. Из Калашного переулка она уехала в гораздо более кислом настроении. Гай был с ней, но выглядел каким-то странным – то ли заторможенным, то ли задумчивым. Может, не отошел еще от сеанса у этого своего психолога?

Ехали молча. У Лолы даже сложилось впечатление, что едут они не просто так, а следуют во-он за той черной машиной, ну, куда села та супружеская пара – тип, с которым Гай был у психолога, и его баба, напялившая, как дура, красную шляпу.

Но потом Лола решила, что ошиблась. Спросила на светофоре:

– Что уставился?

– Отвезти тебя домой? – вопросом на вопрос ответил Гай.

– Если я тебе надоела, вези. А я-то как последняя дура два часа тебя прождала, ты же мне обещал…

Гай остановился возле ресторана – дорогого, на Садовом кольце. В ресторане они просидели до закрытия. Лола пила вино.

– Ну что ты на меня уставился?

– Вкусная детка. Сахарный ребенок.

– Я не ребенок.

Он смотрел мимо.

– Я не ребенок! Хочешь докажу? Думаешь, слабо? – пьяненькая Лола взвилась, едва не опрокинув недопитый бокал.

На темной улице, бормоча «я тебе докажу», она попыталась обнять его. Но он отстранился.

Ехали – Лола уже знала, что он везет ее домой – не к себе, конечно, там же была его жена.

Лола скинула босоножки. Изогнулась на сиденье и водрузила голые ноги ему на колени, под руль. Нащупала пальцами пряжку его ремня. «Молнию».

– Сейчас докажу, – повторяла она упрямо. Ей хотелось плакать и одновременно смеяться – от того, что он напоил ее в дорогом ресторане, а теперь вез домой – по сути, не хотел, сбрасывал со счетов.

Потом она уже не могла остановиться. Сползла вниз. Рот ее был жарким, она ощущала всю себя вот так – ртом, губами. Запахи, звуки, свет, тьму, слепящие огни фар, его глаза, судорогу на его лице, животную жадность. Ее рот был теперь и ухом, и глазом. Ртом она ощущала, познавала, засасывала мир, как первобытная пиявка, нежная, ласковая пиявка. Сахарный ребенок…

Когда они остановились, вокруг уже не было улиц, домов – только темная аллея. И какой-то лес. Кузьминский лесопарк. Пруды. Как их занесло сюда? Лола не задавалась таким вопросом, не спрашивала, который час. Почему они в лесу, а не в номере гостиницы, не в его пустом дачном доме? Почему они делают это – в лесу. Она не спрашивала, она торжествовала. Он вез ее домой, а привез сюда. Он не хотел ее, а она заставила его захотеть. Присосавшись пиявкой, разожгла огонь, который теперь было трудно, очень трудно погасить.

– Гай… я не могу… я умираю… хватит… еще, еще… нет, не надо, мне так больно… я умираю, какой кайф…

Рот ее влажен, она гнулась, как лоза, подчиняясь ему, во всем подчиняясь. Лес шумел августовским ветром. Звезды были большими, горели в ночи, как волчьи глаза.

Лоле даже показалось, что вот сейчас она услышит ИХ. Тех, серых, клыкастых, обернувшихся гостями, что были на ее воображаемой свадьбе.

А-а-а-у-у-у-у!

Над Кузьминским лесопарком проплыл, разнесся этот странный звук.

Сирена «Скорой», сирена пожарных…

Она впилась зубами в его плечо, чтобы не закричать. Укусы, поцелуи, он прав – разницы нет, это знаки любви. Такая уж любовь…

От Кузьминского леса до Текстильщиков, где она жила, по ночному спящему городу – на предельной скорости. Возвращение, отрезвление.

– Дай сигарету.

Из его рук сигарета была как награда хозяина дрессированной собаке за только что проделанный ловкий трюк.

– Пока. Завтра увидимся?

– Скоро увидимся, – он не вышел из машины, через опущенное стекло взял ее за руку.