Данин равнодушно пожал плечами. Милиционер попробовал подсказать:

– Может быть, Феликс? Феликс Базилевич? Он интересовался антиквариатом или вашими исследованиями? Или она хотела написать фамилию? Я тут посмотрел список ваших бывших коллег и знакомых. Есть Феофанов и Фищук. Что вы скажете о них?

Данин отстраненно глядел куда-то вниз и в сторону. Казалось, он погрузился в раздумья и не замечал присутствия в комнате назойливого оперативника.

– Феофанов во время убийства был в командировке. Мы проверили. Остаются Феликс Базилевич и Михаил Фищук. У каждого из них сомнительное алиби. Но и улик против них нет. Кто же этот Ф?

– Ферма не гнался за славой, – почти беззвучно прошептал математик, думая о чем-то своем.

– Вы назвали Ферма? Тот самый Ферма? Его дух вернулся с того света и укокошил бедную старушку за ваши многолетние измывательства над его теоремой?

Математик молчал. Стрельников ждал, пока его терпение не иссякло.

– Да что же вы не хотите нам помочь! – выкрикнул он. – Ну, всё! С меня хватит! При всем уважении к просьбе вашей учительницы Вишневской, я не могу вас выпустить. Факты пока против вас. Теперь общаться с вами будет следователь прокуратуры. Я устраняюсь.

"Слава. Наивные люди придают ей слишком большое значение, – думал Константин по пути в камеру. – Слава – это не мягкий диван, а острая пика. Она возносит над толпой, придает жгучие ощущения, но в любой момент может и проткнуть. Я уже побывал на ее острие и не горю желанием оказаться там вновь. Сладкая радость открытия, красота удивительного решения – вот ради чего стоит жить".

Со школьных лет Костя Данин любил решать задачи, его тянуло к ним. Он с самозабвенным упоением погружался в математические проблемы, переносясь в другое измерение, недоступное окружающим. Чем мудренее и заковыристее была задача, тем слаще будет победа над ней. Поиск сокровенного доказательства для него сродни путешествию по заколдованному дворцу в кромешной темноте. Вот он проникает в него, наощупь исследует ускользающие детали. Они разрозненны и мало о чем говорят. Полная картина никак не складывается. На помощь приходит упорство и воображение.

Хороший математик – это трудяга, обладающий безграничным воображением. Он должен зрительно представить то, что невозможно изобразить никакими средствами кроме чисел и условных обозначений. Шаг за шагом он начинает разбираться в расположении комнат невидимого дворца, осязает предметы интерьера и, наконец, находит выключатель. Свет вспыхивает, и перед ним разом предстает всё великолепие таинственного помещения.

Ради таких потрясающих "вспышек" он и живет. Впечатления от них не сравнимы ни с одной банальной людской радостью или всеобщей славой. И чем сложнее поставленная проблема, тем грандиознее открывающийся дворец. Маленькая задачка похожа на избушку, средняя – на дворянскую усадьбу, большая – на царские хоромы. Старинные нерешенные задачи представлялись Константину запущенными средневековыми замками.

Такой явилась для него и Великая теорема Ферма. Это неприступный рыцарский замок на высокой скале. Тысячи математиков, вооруженных острейшими знаниями, пытались проникнуть в него. Большинство падали в ров, расшибались о стены и отступали, поверженные и побитые. Единицам удавалось проникнуть внутрь. Для этого они использовали десятки уловок. Настойчиво подбирали ключи к парадной двери, лезли в окна, искали потайную дверь, рыли долгий изнуряющий подкоп. Однако, войдя в замок, они попадали в туманное облако, которое сгущалось при каждом движении. Счастливчикам удавалось сделать лишь несколько шагов, изучить интерьер маленькой комнаты, но постигнуть всё величие дворца не удавалось никому.

Иногда кто-то заявлял, что нашел полное доказательство – расколдовал таинственный замок. Сотни математиков бросались в распахнутую дверь, таращились на причудливые лепнины, хрустальные люстры, изысканный паркет, но на поверку открывшееся великолепие оказывалось призрачным. Стоило придирчивому ученому тронуть одну из неловко выступающих деталей интерьера, как вся конструкция рушилась, погребая под собой очередного незадачливого первооткрывателя. Пыль и смрад после крушения еще долго отбивали охоту к подвигам самым бесстрашным исследователям.

Решая всё новые и новые задачи, пробираясь сквозь неизведанное к ярчайшим вспышкам озарения, Константин получал ни с чем несравнимое удовольствие, когда в итоге находил изящное доказательство. Открывшаяся Красота дарила ему такое физическое наслаждение, которое нельзя было сравнить ни с изысканной пищей, ни с созерцанием величайших произведений искусства, ни с умопомрачительным сексом. Понимая это, математик всё дальше удалялся от мирской жизни. Он не обращал внимания на свой внешний вид, его не интересовали бытовые удобства, он игнорировал общение с близкими и коллегами. Он вечно парил в бездонном мире математики в поисках удивительных и красивых решений. Успех означал счастье.

Однако, со временем, даже это состояние безудержной эйфории притуплялось. Для новых впечатлений, ему, как наркоману, требовалось решать всё более трудные задачи. Только тогда он испытывал настоящее блаженство. А что могло быть труднее и желаннее, чем заколдованная теорема Ферма? Его организм сроднился с ней. Великая теорема долгие годы владела его сознанием, временем, здоровьем и жизненными силами.

1847 год. Париж. Франция.

1 марта 1847 года в зале заседаний Французской Академии наук было на удивление многолюдно. Помимо членов Академии и ученых мужей здесь присутствовала и светская публика. Встречались даже дамы, одетые в изысканные наряды, словно для выхода на премьеру в театр. Слишком велик был интерес публики к событию, которое должно было сегодня произойти.

Лощеный господин лет тридцати с ухоженными усами и длинными бакенбардами указал юному франту на два свободных места в дальнем ряду.

– Садимся, пока не заняли.

– Зачем ты притащил меня сюда? – поправляя хитро скрученный шейный платок, спросил напыщенный франт.

– Разве ты не слышал про премию, которую учредила Французская Академия?

– Три тысячи франков и большая золотая медаль за решение какой-то задачки?

– Зада-ачки, – передразнил господин с бакенбардами и снял шляпу. – Премия назначена за разгадку тайны Великой теоремы Ферма!

– Во всех салонах Парижа только и говорят об этом, но я, признаться, не силен в науках.

– Нашей Академии стало стыдно, что в век расцвета математики не решена проблема, которой уже более двух веков. Они намерены положить конец этому позору. К делу подошли серьезно. Назначили внушительную премию и разослали сообщения во все страны Европы. Сегодня двухсотлетняя неприступная крепость может пасть. Я хочу присутствовать на этом событии. О нем можно будет рассказывать не только барышням за обедом, но и потомкам.

– Двести лет! Ты не преувеличиваешь?

– Нисколько! Наши математики говорят, что проблему обозначил еще Пифагор. А это было во времена Древней Греции.