– Ну, какой из меня защитник, Валентина Ипполитовна, тем более при таком тяжком обвинении. Тут требуется профессионал.

Вишневская сделала движение, намереваясь встать и попрощаться. Амбарцумов поднялся, опередив ее, и хотел, было проводить к двери, но учительница неожиданно села.

– Левон, а что вы коллекционируете?

– О, это громко сказано. Так, мелочевку. Предметы интерьера восемнадцатого-девятнадцатого веков.

– Из квартиры Даниных пропали две статуэтки. Если я принесу фотографию, вы сможете их оценить?

– А я их помню, – оживился Амбарцумов. – Обратил внимание, когда приносил Данину трудовую книжку. Интересная работа. Главное, парные, это очень важно.

– Они представляют какую-нибудь ценность?

– Точно не знаю, не было возможности разглядеть. Могу сказать, что это однозначно не новодел: не Дулёво, не Чудово, не Гжель. Скорее всего наши, дореволюционные, Императорского фарфорового завода. Состояние хорошее, и две-три тысячи долларов за них можно получить.

– Для пенсионерки хорошие деньги.

– А вот если это Мейсенская фарфоровая мануфактура, да еще восемнадцатого века, – поднял взор к потолку Амбарцумов, – тогда сумма возрастет на порядок.

– Вот как. Надо сказать следователю.

– Если бы увидеть клеймо.

– Они пропали.

– Да, конечно… Постойте, а костюмы танцоров на статуэтках напоминают тирольские или баварские?

– Возможно.

– На них была подглазурная роспись, золочение?

– По-моему, да.

– Точно Мейсенские! Если их украли во время ограбления, да еще пошли на убийство, то это наверняка восемнадцатый век, да еще первая половина! Как же я раньше не проявил расторопность. Всё из-за Данина. Так не хотелось с ним общаться.

– Левон, вы уверен по поводу стоимости? Двадцать-тридцать тысяч долларов?

– Ну конечно. Парные фарфоровые статуэтки – это тот случай, когда один плюс один равняется трем, а то и четырем. Восемнадцатый век в отличном состоянии – редкая вещь. Есть коллекционеры-фанатики, которые за ними охотятся. Как же я проглядел!

Вишневская покинула кабинет бывшего ученика в сметенном состоянии. Ее версия о теореме Ферма потерпела крах. Профессиональный грабитель, вооруженный отмычкой, приходил за банальными материальными ценностями. В стол он залезал в поисках денег. А бедная Софья Евсеевна просто не вовремя вернулась домой.

Виктор Стрельников оказался прав: кому теперь нужны бумажки с формулами? Научных выкладок, подобных тем, что она сжимает сейчас в руке, полным полно в каждом кабинете этого института. Кому понадобится лезть за ними в квартиру кандидата наук, которого два года назад выперли с работы за прогулы.

Погоня за подозрительным человеком в темных очках и закрытой куртке тоже ничего не дала. Милиционеры, выбежавшие на улицу из-под арки, не увидели его. Один считал, что беглец скрылся на машине, другой – что ловко переоделся. Даже пол подозреваемого вызывал разногласия. Стрельников разглядел в гибкой фигуре женские черты, Матыкин сомневался.

– Валентина Ипполитовна, – поспешила к расстроенной женщине Татьяна Архангельская. – Что узнали?

– Стоимость статуэток.

– Каких статуэток?

– Которые украли из квартиры Даниных. Надо позвонить следователю. Похоже, Софья погибла из-за фарфоровых безделушек. Дай, пожалуйста, телефон.

Татьяна расстегнула сумочку, вынула мешающий очешник и протянула учительнице мобильный телефон.

– Ты пользуешься очками? – поинтересовалась Вишневская.

– Это так, солнечные. Вы звоните, звоните.

Валентина Ипполитовна набрала номер Стрельникова и сообщила ему о примерной стоимости пропавших статуэток. Услышав цифры, Архангельская удивленно вскинула брови.

– Кто бы мог подумать.

Вишневская вернула телефон. Самодовольный тон милиционера ее еще больше огорчил.

– Так нужен Данину адвокат? Или его выпустят? Феликс уже нашел кого-то, – щебетала Архангельская.

– Не знаю, ничего не знаю. Для следствия Данин лакомый кусочек. Статуэтки тоже могут на него повесить.

– В обычной жизни он такой беспомощный. Феликс встречался с ним недавно. Предлагал похлопотать о восстановлении на работу. Но Данин отказался.

– А когда они виделись?

– С месяц назад. Он только вчера мне об этом сказал. – Татьяна вспомнила о просьбе бывшей учительницы. – Вас к Фищуку отвести? Он здесь, в институте.

– Нет. Уже не надо. Пойду домой. Наверное, надо хлопотать о похоронах Софьи.

– А вот и он, – указала Архангельская на шедшего по коридору болезненного вида молодого человека с узким осунувшимся лицом и большими глазами, которые едва прикрывали маленькие очки.

Вишневская обернулась. Худую фигуру Михаила Фищука обтягивал серый свитер грубой вязки с высоким воротом. Над узкими затемненными очками болтались неопрятные черные волосы. Невзрачный вид математика напомнил ей тех неудачников любовного фронта, кто цинично стремился воспользоваться ее доверчивостью в студенческие годы.

И Валентина Ипполитовна сорвалась. В ее педагогическом арсенале всегда присутствовал метод провокации. Порой она сознательно выводила учеников из равновесия, чтобы всколыхнуть их нервную системы и заставить работать спящую часть мозга.

– А я вас видела вчера у дома Даниных, – заявила Вишневская, когда молодой человек поравнялся с женщинами. – Вы зачем к ним приходили: за статуэтками или за теоремой Ферма?

Озадаченный Фищук отпрянул от разгневанной старушки и вопросительно взглянул на Архангельскую. Та попыталась замять неловкость.

– Это бывшая учительница Данина. Она…

Но Валентину Ипполитовну невозможно было остановить.

– Нет, пусть ответит. Я хочу знать, во что теперь оценивают жизнь человека?

Михаил Фищук невольно взглянул на листы, агрессивно сжатые в руке пожилой женщины. Вместо страха в его глазах появился интерес. Он с неподдельным любопытством вглядывался в почерк. Ему показалось, что он узнал характерные торопливые завитки математических формул.

И его сердце возбужденно заколотилось.

Виктор Стрельников наскоро заполнил обязательные строки протокола и посмотрел на сидящего перед ним Константина Данина. Ночь в камере мало изменила математика. Те же взъерошенные волосы, та же щетина и неопрятная одежда.

– Константин Яковлевич, вам известна стоимость двух фарфоровых статуэток, хранившихся у вас дома?

Карие глаза математика печально посмотрели на оперуполномоченного сквозь загрязненные стекла очков. Данин молчал.

– Вы поняли мой вопрос? – переспросил милиционер.