навести элементарный порядок в поезде?

— А кто устанавливал и утверждал оклады? — поинтересовался я.

— Устанавливал сам товарищ Троцкий, а утверждал Совнарком, — отозвался Георгий Аронович, подсовывая мне еще одну бумажку. — Вот любопытный документ.

И что здесь? А здесь накладная, датированная февралем сего года о получении «на нужды красноармейцев» четырех пудов шоколадных конфет, а именно — «Новые крупные», «Трюфели», а также восьми пудов карамели «Парфэ». Оставлю эмоции при себе, а накладную возьму, приложу к рапорту.

— И это не все, — хихикнул Самсон Петрович. — Вот, полюбуйтесь. Накладная на получении двухсот комплектов гимнастической формы, а также футбольных мячей, скакалок и прочего спортинвентаря.

Это чтобы охрана жиром не заплывала. Ясно.

— Граждане ревизоры из Рабкрина, кто меня спрашивал? — послышался нарочито веселый голос.

В дверях появился мордатый товарищ в кожаной куртке. О, старый знакомый. То-то мне фамилия показалась знакомой. Тот самый парень, что когда-то встречал меня на Ярославском вокзале, когда я приехал в Москву в группу товарища Кедрова. Ишь, высоко поднялся. Целый комиссар ВЧК.

— А мы сейчас выясним, кто из нас гражданин, а кто товарищ, — пообещал я, поднимаясь с места и заступая дорогу комиссару ВЧК. Доставая из внутреннего кармана удостоверение, представился. — Член коллегии ВЧК Аксенов. А вы, как я помню, Приходько?

Узнал ли меня Приходько, нет ли, не знаю, но члена коллегии он здесь явно увидеть не ожидал. Вон, морда так побледнела, что выступили веснушки.

— Скажите-ка мне, товарищ Приходько, отчего вы проявляете хамство по отношению к сотрудникам Рабоче-крестьянской инспекции? — строго спросил я у коллеги.

— Так где же хамство-то, товарищ Аксенов? Ну, вырвалось у меня, бывает, так я прощеньица попрошу, — заюлил Приходько. Улыбнувшись во всю широту пасти, заговорщическим шепотом спросил: — Может, мы это самое, — щелкнул комиссар ВЧК себя по горлу, — в другом месте это дело обсудим?

Я кивнул товарищам ревизорам и отправился за Приходько.

Вагонное купе и так-то тесновато, но персональное купе комиссара ВЧК при бронепоезде товарища Троцкого казалось еще меньше. Свободной оставалась одна нижняя полка, а все остальные были забитыми какими-то коробками, корзинками и сундучками. Павлины, говоришь?

— Тут ведь, такое дело, товарищ Аксенов, чего это Рабкрин вечно цепляется, а? Че пить-то будешь? Чего налить? Коньячка тебе, или водочки? Э, ты чего …

Да, и чего это я комиссару ВЧК заехал под ложечку, а потом еще и добавил ребром ладони по шее? И пока Приходько очухивался, вытащил из его кобуры револьвер и сунул его в свой карман.

— Вы чего, товарищ Аксенов? Что вы себе позволяете?

Еще одна затрещина и классическая фраза, любимая детективщиками:

— Колись, сука!

Никогда в жизни не вел себя так по отношению с подозреваемыми или задержанными, и таких слов не говорил ни в той жизни, ни в этой. И ни разу никого не бил, за исключением Семенова-Семенцова, схлопотавшего оплеуху в воспитательных целях. Но тут не выдержал.

— Я тебе говорю, Приходько — колись до дондышка, гнида, я же все равно знаю, у кого ты барахло тырил, и какие вещи у тебя лежат и кого ты расстрелять приказал.

Приходько, хмуро вытирал кровавые сопли, огрызнулся:

— Ничего я не тырил, никого не расстреливал. Все, что тут есть, не мое. Попросили меня.

— Товарищ Троцкий попросил? — хохотнул я и предложил. — Я сейчас схожу и самого Льва Давидовича спрошу — отчего это вы, член Политбюро и Председатель РВС товарищу Приходько так мало места выделили? А если Председатель РВС комиссара ВЧК захочет расстрелять за вранье, то я его приговор одобрю и подпишу, как член коллегии. А то и сам приговор вынесу. В курсе, что есть у меня такое право?

Такого права у меня нет, и быть не должно, но Приходько-то об этом не знает. Вон, уже принялся биться головой о пол и причитать:

— У меня мамка старая, больная, одна осталась… Если меня расстреляют, как же мамка-то? Не для себя я старался, для мамки.

Вроде, клиент созрел? На всякий случай связал парня его же собственными ремнями, а сам решил произвести беглый обыск. Да, без понятых и всего прочего.

Так, а куда бы я спрятал самое ценное, и сокровенное? Здесь нет, в этой коробке новехонькое обмундирование, здесь тоже, а эта забита коньяком. Ага, в изголовье спального места упрятан маленький сундучок. Заперт, но ключ спрашивать не стану, на столе вилка имеется.

Сука ты, Приходько. Как я и думал — брюлики, золотые монеты, а на самом дне … четыре ордена Красного знамени.

— Ордена с мертвых снимал, падла? Говори, не то сам тебя пристрелю, прямо здесь. А руководству доложу, что застрелил при попытке к бегству.

Для вящего эффекта ткнул в затылок комиссару ВЧК стволом его же собственного нагана. Интересно, если я эту суку сам порешу, меня под трибунал отдадут? Нет, не стану.

— Ордена я на Сухаревском рынке купил, — отозвался Приходько и снова заплакал. — За свои собственные деньги купил, хотел похвастаться. Думал, как по деревне с орденами пройду, все мне завидовать станут.

Я отдышался, стараясь вытеснить злость куда-то поглубже. Злился я уже не на бардак и не на злоупотребления Троцкого, а на своего собственного «коллегу». От ведь, был уверен, что вставлю фитиль товарищу Троцкому, а попутно вставлю его и своему ведомству. Будь я поумнее, то ограничился бы «профилактической» беседой с Приходько и еще парой затрещин, а потом бы тихонечко доложил Дзержинскому о ситуации — чтобы все было шито-крыто и соблюдена честь мундира. Но отчего-то я так поступить не смог. Если товарищ Дзержинский останется недоволен, как-нибудь переживу. Авось Чичерин меня к себе на службу возьмет.

Оставив Приходько лежать на полу, отправился искать Седова. Нужно связаться с Лубянкой, позвонить в дежурную часть и приказать, чтобы прислали машину с конвоем. Нет, надо поставить в известность самого Председателя ВЧК, потому что приказ об аресте комиссара при бронепоезде Троцкого должен отдать лично Феликс Эдмундович. И с Троцким он сам должен связаться, чтобы не вышло какое-нибудь недоразумение.

Пока шел, в голову пришла мысль — а чего я так переживаю? Если посмотреть под другим углом, так мы молодцы. Сотрудники ВЧК сами раскрыли шкурника и мерзавца, затесавшегося в наши ряды, за что нам честь и хвала. И вот еще один интересный момент — какая падла на Сухаревке орденами торгует?

[1] Комиссия по улучшению жизни детей при ВЦИК. Занималась ликвидацией беспризорности, обеспечением их жильем и обучение грамоте. Председатель комиссии — тов. Дзержинский.

Глава двенадцатая. С кем вы, товарищ Аксенов?

Приходько с барахлом я сдал товарищу Дзержинскому, самолично прибывшему на бронепоезд. Феликс Эдмундович мог ограничиться звонком