— А разве у нас мало женщин на фронте? — огрызнулся Лев Давидович. — Наши женщины сражаются храбро, порой храбрее, нежели мужчины. А женщине, товарищ Аксенов, лучше вручить за выдающуюся храбрость не часы — зачем им это? а кольцо с бриллиантом или перстень. Если при старом режиме такие украшения получали богатые дамы от своих мужей-эксплуататоров за продажную любовь, то наши женщины-красноармейки, медички, телефонистки, должны брать драгоценности из рук Советской власти за мужество и героизм.

Хотел сказать, что женщине все-таки лучше дарить бриллианты и золото за любовь — продажную, нет ли, не суть важно, а не за храбрость на поле боя. Не надо женщин отправлять на поле брани, даже если им самим этого хочется. Но промолчал. Война идет. Но все равно, такое количество женщин, проявлявших героизм, в голове не укладывалось. И Лев Давидович, сам того не заметив, воспевая женщину—героиню, одновременно ее и унизил.

— На портсигаре или часах можно гравировку сделать, а как женщине потом доказать, что перстень ей вручили за боевые заслуги, а скажем, не за продажную любовь, проявленную к своему командиру?

— Да как вы смеете? — взвился Троцкий. — Им не нужно ничего доказывать. Тот перстень, что я лично (подчеркнул он это слово) вручаю женщине-героине на поле брани, он и есть лучшее доказательство. И любой, кто посмотрит на этот камень поймет, что он излучает наградные флюиды. Это вам не мертвые камни, которые дарит муж или любовник.

Бокий мне про махатм и тайные знания втюхивает, Троцкий про флюиды. И куда их заносит-то? Ишь ты «наградные флюиды». Или товарищ Троцкий сам верит, что заряжает драгоценности своей энергией (или еще чем-то?), как это делали парапсихологи и экстрасенсы, вроде Алана Чумака? Или это Кашперовский заряжал? Уже не упомню всех шарлатанов, свалившихся на нашу голову в конце восьмидесятых годов. Нацепит барышня перстень с флюидами от товарища Троцкого, и такую ярость в борьбе обретет, что … Да, а что потом будет-то? Если только муж пострадает.

— Вы со мной согласны, товарищ Аксенов? — вдруг поинтересовался Троцкий.

Оказывается, пока я размышлял о странностях и мистицизме, Лев Давидович о чем-то вещал, да так убедительно, что мои спутники стояли с раскрытыми ртами и внимательно слушали. Вон, до сих пор не отошли и смотрят на Льва революции глазами влюбленной собаки.

— Товарищ Троцкий, я никогда в этом не сомневался, — твердо ответил я, хотя имел смутные представления — о чем же меня спрашивают? Главное — отвечать уверенным тоном. А чтобы Председателю РВС не вздумалось уточнять, поинтересовался. — Вы не возражаете, если я пройдусь по вагонам и побеседую с вашими бойцами?

— А зачем вам это? — нервно поправил пенсне товарищ Троцкий.

Ишь ты, какой подозрительный.

— Если вы возражаете…— равнодушно сказал я, поведя плечами.

— Да идите вы, куда хотите, — с раздражением бросил Лев Давидович и, повернувшись к начальнику поезда небрежно сказал. — Товарищ Седов, проводите товарища чекиста по поезду, пусть он осмотрит все, что он хочет осмотреть и побеседует с красноармейцами.

Седов? Уж не родственник ли товарища Седовой, супруги Льва Давидовича? Спросить, что ли? Нет, не стану.

Из салона Троцкого наш путь лежал через ресторан, типографию, какое-то складское помещение (возможно, здесь лежала агитационная литература и труды основоположников марксизма, включая самого Льва Давидовича), еще какой-то вагон и, только потом мы прошли в один из обычных классных вагонов, где в купе размещались красноармейцы. Не разумнее бы охрану размещать поближе?

Хотел написать — первое, что бросилось в глаза, но к счастью, это самое бросилось не в глаза, а в нос. Из тамбура, где находится туалет, воняло так, как не воняет от привокзальных сортиров. Пересилив себя, взялся за ручку, открыл дверь…

— Сволочи, ленятся за собой убирать, — равнодушно сказал Седов, пропуская меня вперед. — Я иногда из вагонов всех выгоняю и баб деревенских нанимаю, чтобы помыли здесь все. Но нынче не успел.

Дальше можно было и не смотреть. Если отхожее место в таком виде, то в купе я порядка не увижу, это точно. Баб он деревенских нанимает, чтобы в поезде Троцкого срач убирать. Ну и ну.

— А если товарищ Троцкий увидит?

— Я тут начальником состою с самого начала, с августа восемнадцатого, — гордо заявил комендант. — Товарищ Троцкий сюда еще ни разу не заходил. У него других дел полно, поважнее, чего ему здесь делать?

— Ну, коли товарищ Троцкий сюда не заходит, так и я дальше не пойду, — улыбнулся я и спросил. — У вас ведь в поезде должен быть представитель ВЧК, верно?

— Комиссар ВЧК имеется, — подтвердил начальник бронепоезда. — Товарищ Коноплев в собственном купе, отдыхает.

— Попросите его, чтобы в салон зашел, к ревизорам.

Я вошел в вагон начальника поезда в самом мрачном настроении. Увидел, что мои коллеги тоже не особо веселы.

— Как дела, товарищи ревизоры? Много чего накопали?

— Нарушений, на первый взгляд нет, но нечто любопытное присутствует, — сообщил Георгий Аронович, а Самсон Петрович добавил:

— Вот, диву даемся — оклад начальника поезда по базовой ставке составляет две тысячи пятьсот рублей в месяц.

— По базовой, это на восемнадцатый год? — догадался я.

— Именно так.

В восемнадцатом устанавливали оклады, а потом бухгалтерия, с опозданием, вносила поправочные коэффициенты, не успевая за ростом инфляции.

Две с половиной тысячи — это много, или мало? Наморщив лоб, попытался вспомнить — сколько я сам получал в восемнадцатом году, будучи заместителем начгубчека? В двадцатом и в нынешнем запоминать цифры смысла не было — счет шел на десятки, а потом и на сотни тысяч. Так, в ноябре восемнадцатого — как раз, когда я крутил с Полиной-Капитолиной, мне выписали премию в размере трех месячных окладов согласно последней должности и составляло это две тысячи четыреста рублей. Стало быть, заместитель начальника губчека имел оклад … Сколько это будет, если поделить две тысячи четыреста на три? Не то семьсот рублей, не то восемьсот. Да, восемьсот рублей.

— Для начальника поезда базовый оклад две с половиной тысячи — это много или мало?

— Ну, посудите сами, товарищ Аксенов. Должность начальника поезда товарища Троцкого приравнена к должности начдива. Но начдив получает оклад в две тысячи рублей. Коменданты поезда — а их трое, приравнены к комполка. Оклад коменданта одна тысяча девятьсот рублей, а комполка назначается оклад в семьсот рублей. Рядовой красноармеец получает оклад в двести рублей, а в поезде Троцкого — пятьсот.

М-да, слов нет, одни междометия. Спрашивается, на кой хрен здесь сидит столько начальников с раздутыми окладами, если они не могут