– Простите, я не понял, – нахмурился фон Варен.

– Бывает такое, чтобы приходской священник не знал всю подноготную своей паствы, скажите? Ладно еще в большом городе, но здесь… – взмахом руки капитан обозначил долину внизу. – Все ему известно. Но давать делу ход мы, видите ли, не желаем.

– Почему же?

– Спросите его самого!

– Спрошу непременно, – пообещал Лютгер. Он не хотел злить капитана, но природная дотошность заставила его задать следующий логичный вопрос: – Но почему вы как главный представитель светской власти в сей долине не сообщили монсеньору Фурнье о нерадивости его подчиненного?

– Потому что это не мое дело! – вспылил эн Альберик, стиснув кулаки в напрасной попытке сдержаться. – У меня под началом три дюжины парней, и мы должны держать дозор во-о-он по тем горкам. Круглогодично, между прочим. Вы как человек служилый понимаете, насколько это сложно, да? Загляните в нашу оружейную, попробуйте найти там хотя бы одну заржавленную секиру, тупой наконечник, кольчугу рваную, или окажется, что солдаты мои арбалет взвести не умеют, – тогда у вас будут основания, чтобы меня упрекать, да и то если вы – королевский сенешаль из Фуа или Тулузы. Я больше никому не подотчетен! А что варится, простите за грубость, в котелках всех этих овчаров, козопасов, прях и огородниц – не моего ума дело!

Судя по горячности отповеди, капитана давно уже раздражала сложившаяся ситуация и его собственное бессилие перед ней. Лютгер поспешил загладить возникшую неловкость.

– Бога ради, господин капитан, я не имею ни права, ни намерения обвинять вас! Сложности вашей службы мне весьма понятны. Но, уж не обессудьте, не могу поверить, что, живя здесь много лет, тесно общаясь с жителями селения, вы не осведомлены об их умонастроениях…

– «Умонастроения»! – усмехнулся капитан. – Вот сразу видно мастера словесного художества! Ежели вы об еретиках, так я вам вот что скажу: есть они там или нет, извините, сам дьявол не поймет. Потому-то отец Теобальд и не рискует решать самостоятельно. Люди как люди, вино пьют, мясо едят, детей плодят… Будьте готовы к тому, мессен, что и вы эту головоломку не разрешите. И зла на меня не держите, ладно? Наболело просто…

– Что вы, какое зло! – искренне возразил рыцарь. – Наоборот, я благодарен вам за то, что показали мне всю сложность задачи.

– Очень рад! – просиял эн Альберик, с присущей южанам быстрой сменой настроения. – Теперь у нас впереди обед и вечер песен!

* * *

Лютгер спускался по крутым ступеням винтовой лестницы с таким ощущением, будто только что выдержал жесткий поединок с опытным воином. Несмотря на откровенность разговора, что-то капитан утаил, оставил в тени – это чувствовалось по взглядам, интонациям, жестам, но фон Варен не был столь искушен в наблюдении за людьми, чтобы уловить смысл этих знаков.

Внизу, в зале, пришлось отвечать дамам, жаждавшим убедиться, что и замок, и вид сверху на окрестности восхитили гостя. Рыцарь старался быть учтивым, но они заметили его рассеянность и догадались, что он волнуется перед выступлением; Лютгер не стал их разубеждать.

Выйдя за ворота, пройдя по шаткому (не подъемному) мостику через ров, он отошел от крепости на полсотни шагов и оглянулся.

Солнце уже клонилось к закату, и в его косых лучах можно было ясно рассмотреть на стене стык между нижними рядами кладки, грубыми, темными и выветренными, и верхними, ровными, светлыми и гладкими. Местами свежие заплаты доходили почти до земли.

– «Был заброшен»? – повторил Лютгер слова капитана. – Да-да, только перед тем замок этот осаждали и жгли, или я ничего не смыслю в военном деле!

С южной, обрывистой стороны холма, как и следовало ожидать, стена была не чинена. Кто мог штурмовать старую крепость? Кто ее защищал? Почему капитан не упомянул о таком важном событии – неужели не знал? Но о живших здесь когда-то вассалах графа Фуа обмолвился…

Пытаясь уловить ускользающую догадку, он брел куда глаза глядели, пока не наткнулся на ложбину, пересекавшую склон холма. Она густо заросла непроходимо колючим кустарником; Лютгер присел на ее краю и уставился на деревню, словно ожидая от нее ответа.

Как ни странно, скоро он и впрямь услышал голос – правда, не из долины, а у себя за спиной.

– Сюда, сюда! – донеслось из-под переплета ветвей.

– Что там, Валенса? – откликнулся удивленный шепоток.

– Здесь тот господин, который поет!

Рыцарь резко оглянулся; из едва заметного просвета между низкорослыми деревцами терновника выпорхнула стайка босоногой детворы обоего пола с корзинками и мешочками терновых ягод.

– Ага! – победно выкрикнула девчонка лет семи, явно главная в их кругу. – Я первая увидела!

Окатив пришельца волной своего любопытства, они помчались наперегонки вниз, домой. Ничем не скрепленные прямые черные волосы Валенсы развевались на ветру, словно грива норовистой лошадки.

В жизни орденского рыцаря не было места детям. Во взрослом возрасте он никогда не имел с ними дела, не подходил близко, собственные детские годы забыл и детство считал лишь неизбежным и малоприятным преддверием настоящего взрослого существования. Но сейчас, выбитый заданием епископа из привычной колеи, Лютгер остро ощутил, что эти лохматые загорелые чертенята – свои в замкнутом мирке Монтальи, а он – чужак, явившийся под личиной, чтобы его разрушить.

Рассердившись на себя за неуместную чувствительность, так ничего и не додумав, он вернулся в замок, когда солнце решительно склонилось к западному краю долины.

* * *

Кроме капитана с семейством и гостя, за праздничным угощением встретились два сержанта с женами и священник, отец Теобальд. Он оказался совсем молодым, но очень серьезным; бледность лица и рук (он явно проводил свои дни в четырех стенах, а не под палящими лучами солнца) резко отличала его от остальных мужчин, и те обращались с ним, как со стариком: уважительно и чуть насмешливо. Молитву перед трапезой он произнес внятно, с чувством выговаривая красивые латинские слова, а обедал потом с хорошим мирским аппетитом.

Фрикасе из кролика, приправленное тушеными овощами и диким чесноком, было восхитительно – и обильно; а то, что хлеб пресен и суховат, а вино кисловато, можно было извинить. Когда все насытились, а оставшиеся ломти хлеба и недогрызенные косточки отдали собакам, преданно дожидавшимся угощения под столом, Лютгер понял, что сейчас угощением для компании станет он. Вот очистят и сложат стол, освободят место посреди зала, и тогда… Но здесь были свои обычаи.

– После дневных трудов все хотят душевного отдохновения, – объявила хозяйка дома, встав из-за стола. – Наш зал не вместит всех желающих послушать вас, мессен Лютгер, к тому же здесь душно и стены глушат звук. На свежем воздухе, под звездным небом, нам будет гораздо лучше!

Глаза домны Лобы весело блестели, складки нарядного шелкового платья скрывали располневшую фигуру, и она сейчас не казалась – она действительно была прекрасной дамой, достойной поклонения. И другие тоже так преобразились, что впору было подумать о волшебстве.