И знаете что? Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что Кэтрин была права. Холодильник на вокзале и правда не казался очень уж холодным. Тогда я был достаточно голоден, чтобы сэндвич казался мне нормальным на вкус, но теперь у меня во рту отчетливый привкус кислятины. Чуть причмокиваю. Ага. Точно что-то не то.

– Так, – бормочет Кэтрин и начинает копаться в сумке. – Этим мы всю дорогу заниматься не будем.

Она достает коробочку мятных драже, вытряхивает несколько себе на ладонь и запихивает их мне в рот. Сердито на нее смотрю. Я оценил идею, но исполнение оставляет желать лучшего.

Мятный вкус перебивает ветчинный, но настроение мне не поднимает. Я знаю, что я должен сейчас делать. Отвечать на череду сообщений от Лоло. Тот факт, что я этого не делаю, заставляет меня чувствовать себя трусом, но тут дело не столько в нехватке смелости, сколько…

В том, что мне нечего сказать.

Раньше я без проблем разговаривал со своей девушкой. С ней легко разговаривать, в основном потому, что мы говорим о легком. Ей не нравится обсуждать политику – мы ее не обсуждаем. Она предпочитает отделять рабочую жизнь от домашней, так что о наших карьерах мы тоже не говорим, что, поверьте, меня только радует после прошлого брака. На самом деле, единственное, на чем Лоло настаивает, – что ей не хочется ссор.

Если есть на свете девушка, с пониманием отнесшаяся бы к моему текущему положению, – это Лоло, но чем больше времени я провожу с мегерой на соседнем сиденье, тем сложнее мне становится думать о чем-то или ком-то, кроме нее.

С Кэтрин всегда было так. Она вытягивает всю мою энергию, даже не пытаясь этого делать. Она никогда не пыталась. На самом деле в такие моменты я практически убежден, что больше всего на свете она бы хотела, чтобы я о ней никогда не думал.

И все же.

Вот они мы.

Бросаю на нее взгляд.

– Ну, рассказывай, какие у тебя были планы на Рождество, пока ты не решила поиграть в безответственность с ремнем безопасности в такси?

Мужчину слева от нас я, очевидно, раздражаю, и Кэтрин в кои-то веки хватает проницательности, чтобы это заметить, потому что она наклоняется ко мне и шепчет:

– Это вагон, в котором соблюдают тишину. Тебе что, почитать нечего?

– У меня нет ничего достаточно увлекательного, чтобы отвлечь меня от тухлой ветчины, летящей на экспрессе через мой кишечник. Только ты на такое способна.

Мужчина не выдерживает и наклоняется через проход.

– Сэр, леди же вам сказала: здесь нужно соблюдать тишину.

Он указывает на знак у меня над головой, чтобы добавить своим словам веса.

Изо всех сил стараюсь призвать Очаровательного Тома и нацепляю на лицо примирительную улыбку.

– Прошу прощения, – беззвучно произношу я.

Мужчина сдержанно кивает, успокоившись.

Жмурюсь и запрокидываю голову в попытке усмирить бешено несущиеся мысли. Они – единственное, что сейчас несется. Поезд все еще стоит на месте, и никто не удосужился объяснить почему.

Пытаюсь сосредоточиться на приближающемся сочельнике, на своем предложении. Еще этим утром у меня в голове был четкий сценарий того, как все должно пройти, но сейчас я ни слова из него не могу вспомнить.

Открываю глаза и смотрю на Кэтрин.

– Можно еще драже?

В этот раз оборачивается дама, сидящая перед нами. Она неодобрительно хмурится и подносит палец к губам, как библиотекарь:

– Ш-ш-ш-ш!

Кэтрин усмехается, явно обрадованная, что на этот раз общественность гневается не на нее. Она передает мне всю коробочку, и я пытаюсь вытряхнуть немного себе на руку.

Безуспешно. Трясу сильнее, гремя драже, чем заслуживаю еще один комплект осуждающих взглядов от пассажиров вокруг.

Я сдаюсь и вместо этого достаю свою сумку из-под сиденья. Вслепую шарю во внешнем кармане на молнии в надежде, что если дотронусь до изящной, но надежной коробочки с кольцом, то успокоюсь. Сконцентрируюсь.

Не помогает.

Открываю ее, осторожно, чтобы Кэтрин не увидела, что внутри. Огромный бриллиант мне подмигивает. Это меня тоже не успокаивает. Бесшумно захлопываю коробочку и закрываю портфель.

Застегиваю пряжку, и она издает самый тихий щелчок.

На меня оборачиваются как минимум полдюжины голов, и воздух наполняется раздраженными «ш-ш-ш-ш!».

Кэтрин наблюдает за происходящим с широкой улыбкой, наслаждаясь тем, как я внезапно стал непопулярен.

– Знаешь, – наклоняется она ко мне, – если задуматься, от тебя и правда пахнет ветчиной.

Она произносит это нормальным голосом, даже не думает шептать. Но никто ей и слова не говорит.

Мне кажется, я попал в эпизод «Сумеречной зоны», где все меня ненавидят. Или в одно из тех шоу со скрытыми камерами и розыгрышами. Нет, правда! Наклоняюсь в проход и высматриваю камеру на всякий случай.

Время для этого я выбрал самое неподходящее, потому что вместо скрытой камеры я оказываюсь лицом к лицу с промежностью какой-то женщины, проходившей между сиденьями как раз в тот момент, когда я повернулся.

Она громко испуганно восклицает, и я тотчас рассыпаюсь в извинениях. Можете представить, как это нравится публике.

Поворачиваюсь к Кэтрин, ожидая увидеть ее злорадство. Она спит.

Не-а. Так не пойдет. Ей нельзя спать, из-за чего я и ввязался во все это безобразие. Легко толкаю ее плечо. Ноль реакции. Опускаю ладонь ей на руку и немного трясу. Она отмахивается.

– Кэтрин, – шепчу я. – Проснись.

– Изыди, – бормочет она своим нормальным голосом, но на нее никто даже не смотрит, чего уж говорить об осуждении. Все ясно: этот поезд существует в альтернативной вселенной, где все наоборот.

Я обычно нравлюсь людям.

Она… она – Кэтрин.

Мне совсем не нравится, что мы поменялись ролями.

Легонько щелкаю ее по щеке, не больно, но достаточно ощутимо, чтобы она возмущенно открыла глаза.

– Знаю, ты устала, – говорю я, потому что сам очень устал, – но тебе еще несколько часов нельзя спать.

– Точно, – измотанно говорит она, поднося руку к лицу и дергаясь, когда ее пальцы касаются явно еще больного места.

– Скоро поспишь, – шепчу я, ощущая неизбежный прилив сочувствия. – Обещаю.

Кэтрин тихо ворчит, но кивает.

Закрываю глаза на секунду, а потом сконфуженно ей улыбаюсь.

– Наверное, будет нечестно, если я посплю?

Она бросает мне быстрый уничижительный взгляд, но мгновение спустя я слышу странное пыхтение. Оборачиваюсь и вижу, что Кэтрин надувает ту дурацкую подушку из самолета.

Она отдает ее мне с улыбкой.

– Держи. Я разбужу тебя на нашей остановке.

– Спасибо, – с искренним удивлением говорю я. Можете мне не верить, но весь поезд оборачивается и злобно на меня смотрит.