Скорострельность и громкость неизвестного оружия поражала, правда, меткость хумансов потрясала, как обычно, еще сильнее. Первые выстрелы положили несколько пленных, выбежавших первыми, и первую двойку дроу, вырвавшихся из пролома для расчистки пути эвакуации. Выбравшись на оперативный простор, мы нейтрализовали стрелков с помощью духовых трубок и холодного оружия. Дальнейшие события напоминали выборы вождя у гоблинов — все было так же быстро, громко и безумно. Местные, ломанувшиеся толпой в направлении близлежащего болота, яркий солнечный свет, лежащие кругом тела — все это сводило меня с ума.

Вытащив из ножен клинок, я начал нервно ковырять лесную подстилку, пытаясь таким образом показать, что нервничаю. Ведь все, что рассказываешь с каменным лицом, не особенно воспринимается окружающими. Надо было показать немного эмоций для капитана и других внимательных взглядов, буквально ощупывающих меня.

— Подхватив своих мертвых, мы двинулись вместе с недавними пленными в болото, прикинули, что в этой местности они лучше знают, где спрятаться. Передвигались почти по горло в трясине, с телами, которые мы были вынуждены нести на руках, ибо остановиться и вылечить не представлялось возможным. Выстрелы и крики людей в черной форме быстро приближались со стороны покинутой нами деревни. Это вынудило нас быстрее удаляться в глубь болота. Попытки объясниться с кем-нибудь на знакомых языках вызывали только непонимание. Через несколько минут мы выбрались на небольшой островок суши, чуть выступающий над поверхностью болота, и с облегчением остановились.

Вдруг старшина прокашлялся, ударил себя кулаком в грудь — во время моего рассказа он задержал дыхание и поэтому чуть не задохнулся. Этим он вызвал многочисленные взгляды, в которых было крупными буквами написано что-то непечатное. Воспользовавшись невольной паузой, я посильнее насупился, всем своим видом показывая состояние уныния, как будто бы охватившего меня. После превращения в дроу моя психика приобрела три полярных состояния: полное спокойствие, дикую ярость и сверхъехидность, обычно просыпавшуюся при посещении немцев за очередным псевдосамоходом. Поэтому я имел возможность с ледяным спокойствием оценивать реакции окружающих и одновременно качественно отыгрывать свои. Глубоко вздохнув и распрямившись, продолжил рассказ:

— Пока бойцы занимались лечением легких ранений, я достал из разгрузки языковой амулет и, приложив его к голове ближайшего хуманса, активировал. Амулет сразу рассыпался в прах. Из-за почти полного отсутствия магического фона энергию, необходимую для обучения меня языку аборигена, амулет получил из процесса своего разрушения. Но поговорить с окружающими меня хумансами не удалось. Внезапно со стороны деревни раздался легкий хлопок, и последовавший за ним взрыв погрузил меня в беспамятство.

С приглушенным рычанием я резко вонзил клинок в землю перед собой, заставив вздрогнуть и отшатнуться окружающих бойцов. Широко расширившиеся зрачки капитана доказывали, что мое театральное представление проходит в нужном русле. Низко склонив голову и сдерживая рычание, продолжил:

— Очнулся через некоторое время, обнаружил себя лежащим на какой-то кочке в трясине, на расстоянии почти двадцати локтей от островка. Впрочем, островка-то уже и не было. Вместо него виднелось жуткое месиво из разорванных тел и перемешанной с кровью и внутренностями болотной жижи. И над всем этим висело блюдо вашей луны, освещая пейзаж. Кинул на нее взгляд, сразу понял, что при ошибке телепортации попал в другой мир — владычица ночи, расположившаяся на небосклоне, ничем не напоминала двух ночных сестер нашего мира. Осторожно осмотревшись, убедился в отсутствии черномундирников на горизонте. Дальнейшие два часа переползаний по болотной жиже выявили почти полный комплект конечностей, внутренних органов и частей тел моих бойцов — я остался один в этом странном мире, где только одна луна и почти отсутствует магия.

Повисшая над поляной тишина, заструившаяся в воздухе после окончания моего рассказа, была прервана слабым голосом капитана:

— А деревенские?.. Что с ними?..

Подняв голову и одновременно провернув тесак в земле, я тихим злым шепотом, больше похожим на шелест, произнес:

— Живых, кроме меня, там не осталось.

Старшина негромко прошептал:

— Минометами, сволочи, работали, — и отвернулся.

Последовавшая за этим примерно получасовая беседа ничем особенным в плане оригинальности не выделялась — в принципе уже стандартное, опробованное на моих бойцах объяснение существования меня — такого красивого и доброго. Правда, с небольшими корректировками, которые я ввел почти в самом конце разговора, ну не хотелось мне быть отловленным НКВД и до конца войны принудительно, день за днем, убивать свое здоровье в военных госпиталях — еще неизвестно, как на моей тушке скажется продолжительное магическое перенапряжение при постоянном использовании способностей. Количество раненых бойцов в первые дни войны и в ее течении явно превосходит мои скромные лечебные возможности. В связи с этим капитану была выдана немного отредактированная версия, гласящая, что после перенапряжения я минимум месяц в плане магии буду представлять полный ноль. В принципе капитан держался достойно — пальцами не тыкал, креститься не порывался и теорию о множественности миров принял, в общем, благосклонно. Заинтересовался тактической ситуацией в районе моста и особо — моими действиями относительно контингента охраны данного объекта.

Пришлось колоться — подсознание, конечно, периодически предлагало прирезать грязного хуманса, но я стойко сдерживал благие порывы.

— Ссешес… так первый взрыв… что мы услышали… это ты на минном поле подорвался?

— Ничего, капитан, от тебя не скроешь, да и скрывать не хочется; если бы не немец на спине, мы бы тут не разговаривали. Ты бы на этой полянке от ран умер, а меня в качестве трупа нелепой зверюшки уже немцы бы рассматривали. Да ты пока поосторожнее разговаривай — у тебя легкие час назад все в дырках были, и неизвестно, как там дело после лечения.

— Ссешес… согласись, ты все-таки подвираешь… ну не может человек так тихо перемещаться, как ты описываешь… Я, обученный диверсант, такого не могу… а ты, значит, смог?

Как говорится, тут он меня достал. В мозгу пронеся просто ураган ярости: КАК ЭТОТ ХУМАНС МОЖЕТ СОМНЕВАТЬСЯ В МОИХ СЛОВАХ?

— Oloth plynn DOS! Kyorl jal bauth, kyone, lueth lil quar-val-sharess xal balbau dos lil belbol del elendar dro! Хуманс, какх ты можешь сомневаться в моих словах? Да я кхаждую ночь с этих постов по хумансу убивал и утаскхивал, чтобы следов не оставалось. А если мне не веришь, так скхоро Сергхей вернется, у него спросишь — он трупы прятать помогал.

Глаза капитана вдруг странно блеснули, и он вкрадчивым голосом сказал:

— А вот все равно не верю! Ночью мост заминировать можешь? Или только хвастаться получается?

Мгновенно успокоившись и внимательно всмотревшись в его лицо, я ответил:

— Мост, говоришь? Ты со своими обученными до него даже не дошел. А с моими ребятами, думаешь, я лучше справлюсь? Если слушать меня будут, шансы, конечно, есть. Я свои сотни лет не в детские игрушки игрался. Только ты же сам понимаешь: дроу тут никто. И даже своими командую на птичьих правах. — Я многозначительно посмотрел на капитана.