– А почему? – спросила я. – С мымрой что-то не так?

– Да я-то откуда знаю?! Я ее и не видала никогда! – раздраженно отмахнулась Зина. – Просто не нужно этого никому. Он от своих детей тогда ушел, а теперь ему вдруг захотелось… А потом? Опять надоест – и пошли вон? И как им тогда? Нет, уж пусть дети у нас остаются, а он их навещает. Что, скажете, я не права?

(И опять в ее словах что-то существенное мелькнуло на краю моего поля зрения, но я опять не поймала.)

– Скажу что-нибудь, когда услышу вторую точку зрения. Вадима. Он придет?

– Вот уж не знаю. Да что ему вам говорить-то? Его ж участия тут и не было почти…

– Алименты платит?

– Да. Переводит аккуратно. И подарки детям – всегда. Но разве ж в этом дело?

– Не в этом, – согласилась я. – Жду Вадима.

* * *

Зинаиду оставила в коридоре. Она явно разозлилась, но я махнула на это рукой. Мне хотелось словить то, недовыловленное прежде.

Вадим – высокий, черноволосый, нервный. Пожалуй, красивый.

– Почему вы ушли от Зины и детей?

– Я от них не уходил.

– ?!

– Вы мне, наверное, не поверите, потому что это слишком уж отдает… не знаю… Островским, что ли…

– Островским?! «Как закалялась сталь»? Вы вообразили себя Павкой Корчагиным?!

– Да нет же! – Вадим рассмеялся. – Другой Островский. Из XIX века. Хотя и это не точно. В общем, я сбежал не от Зины с детьми. Я сбежал от клана. Не смог, не потянул, оказался слабаком… здесь все верно.

– Расскажите.

– С моей стороны на свадьбе было два родственника: мама и папа (мои дедушки и бабушки к тому времени, к сожалению, уже все умерли). Со стороны Зины родственников было тридцать восемь. Потом они приходили к нам как к себе домой. Я даже не всех знал по именам. Запросто оставались ночевать. Всегда с подарками или гостинцами для детей, с чем-то вкусным, с бутылкой, с улыбкой, с приветом. Я очень ждал сына, мы обсуждали совместные роды. Но ее мать сказала: неловко это, чтобы мужик видел, я бы не хотела, чтоб твой отец… В итоге Зина рожала Владика с матерью. Новорожденного сына я видел только по ночам. Днем я работал, а в выходные у нас постоянно толкался какой-то родственный народ…

– Вы не пытались поговорить с женой?

– Пытался неоднократно. Она вроде понимала, говорила: но я же не могу их прогнать! Они нам так помогают… Они и вправду помогали, спору нет, если что нужно, всегда было кого позвать или попросить. Но у меня было ощущение, что я живу не в своем доме, а на вокзале. Никогда не знаешь, кто придет или приедет через час. У них в деревне все было еще круче. Когда я приезжал, меня даже не пускали к жене и ребенку. Выбегали ее братья (родные и двоюродные), хватали меня под микитки и радостно кричали: баня уже истоплена, скорей, скорей, только тебя и ждали!.. Но это все ерунда. Намного страшнее другое…

– Что же? – с интересом уточнила я. Свои прошлые «подозрения» я уже расшифровала. В первом случае фраза обычно звучит так: «И я осталась одна с двумя детьми». Зина исключила слово «одна». Да она одна и не оставалась. Во втором случае – обычно «дети остаются со мной», в Зинином варианте – «дети остаются с нами», то есть внутри клана. Наше, кровное, и нечего его куда-то там отдавать. Не столько сама Зина, сколько клан против. Но что же еще больше напугало чуткого и нервного Вадима?

– После того как я поближе познакомился с Зиниными родственниками, я то и дело «терял» свою жену, и это было страшно, мучительно. Не понимаете? Ну вот вроде бы мы наконец одни, разговариваем, решаем что-то только про нас троих. И вдруг с Зининых губ слетает несколько фраз моей тещи. Потом – аргумент ее брата, прямо с его характерными оборотами и даже интонациями. Следующей говорит ее любимая тетка по отцу (в этот момент жена так же поднимала брови и постукивала пальцами). Иногда мне казалось, что у кого-то из нас шизофрения. «Зина! – кричал я. – Пожалуйста, говори от себя!» Она только пожимала плечами: что за ерунда? Я от себя и говорю.

Она этого не видит. Не понимает. После рождения Клавы она была совсем слаба и просто растворилась во всем этом. Я не мог ее найти, достучаться до нее. Иногда она казалась мне не личностью, женщиной, моей женой, а муравьем в муравейнике. Больше того, мне показалось, что я и сам начинаю исчезать, растворяться. Я трусливо и подло сбежал…

Ира, моя вторая жена, приехала из Перми, там у нее осталась мама. И все. Я понимаю, что это не выглядит достойным. Но я действительно люблю своих детей. Я хотел бы растить их. Приходить и играть с ними там, у них, – бесполезно: я слишком напряжен и неэффективен, а они смотрят на меня так, как будто я турист в их заповеднике. У нас дома – совсем другое дело, два-три дня в неделю и я смогу на что-то влиять. Они оба любят играть с братиком…

– Добром Зина (они) вам их не отдаст (не отдадут). Она абсолютно уверена, что все правды в этом деле – на ее стороне. В социальном плане с вами все в порядке, поэтому можно добиться через решение суда и все такое. Если вы готовы…

– Наверное, нет. Я все-таки слабый и я… я их боюсь. Даже от мысли, что они все придут в суд и будут смотреть… брр… Да и для детей, я думаю, все это будет лишь дополнительной нервотрепкой.

– Вы не пойдете в суд.

– Не пойду. Может быть, хоть вы с ней… ну, поговорите, что ли?

– Поговорю, – кивнула я. – Прямо сейчас.

Прогноз относительно этого разговора у меня был самый неутешительный, и сбылся он в полной мере.

– Не поняла, он что, еще и псих, что ли? – с некоторой тревогой спросила Зина, выслушав нечто о чувствах, которые Вадим испытывал во время их недолгой семейной жизни. – А детям это может передаться?

– Нет, – вздохнула я. – Вадим абсолютно нормален, не беспокойтесь. И да, желание быть отдельными личностями может передаться. Но иногда оно явно возникает и в качестве новообразования, иначе мы бы так родовым строем в свайных поселках и жили…

– Это вы о чем?

– Да в общем-то ни о чем…

Дальше они ушли каждый в свою жизнь. Одно из множества каждодневных несовпадений в этом мире. Но ведь Зина была права: когда-нибудь Владик или Клава вполне могут обнаружить в себе желание стать отдельными. И что случится тогда? Я велела Вадиму на всякий случай быть наготове. Он горячо обещал, но я почему-то ему не очень поверила.

– Я в трех местах работаю. Уборщицей, – сообщила мне женщина. – В офисе убираю, потом в магазине и еще в квартире одной, частным образом, два раза в неделю, во вторник и в субботу, они мне по две тысячи платят за уборку, хорошие люди, но квартира большая и две собаки у них, пятнистые такие, охотничья порода.

Я молча выслушала, отметив про себя, что женщина и ее семья, очевидно, не голодают, но свободного времени у нее, по всей видимости, немного.