– Я об этом вообще никогда не думал, – признался Джордан, обрывая с ветвей листья. В Мартас-Виньярд уже пришла настоящая осень – все деревья, кроме сосен, окрасились в желтые, оранжевые, золотистые и ярко-красные тона. – Когда у тебя есть все с самого рождения, ты воспринимаешь это как данность.

– Верно.

Он посмотрел на Слоун. На ее лице играло солнце, пробивающееся сквозь листву. «Интересно, из какого мира она пришла и почему так не любит говорить о нем?»

– А какое у тебя было детство?

– Как в кино.

– Не понял…

– Мои родители не любили друг друга, часто ссорились, дети их только раздражали, ну и так далее, – неопределенно ответила она. – Я всегда мечтала вырваться из семьи.

– Но почему?

Слоун пожала плечами:

– По многим причинам.

– Вот поэтому ты и стала писательницей? Чтобы удовлетворить эмоциональный голод?

– В известной мере. – Она прикусила губу. – Но главным образом я стала писать ради денег. Это был единственный способ получить билет в другую жизнь.

– И надежды оправдались?

– Конечно. Я не жалуюсь. Мне нравится много зарабатывать. Приятно видеть свое имя на обложках книг и в списках бестселлеров. Меня все еще радует, когда при мне в книжном магазине кто-то покупает мою книгу.

– И все же?..

Слоун подняла глаза:

– Что?

– У медали есть и обратная сторона, верно?

Она кивнула:

– Ты прав… Но мне нравится то, что я делаю. А в самом начале было очень трудно. Даже после первой книжки мы с Тревисом еще долгое время еле сводили концы с концами. Я задолжала кучу денег, и большая часть моего первого аванса пошла на погашение долгов. Очень помогла Кэти. Она дала мне деньги, и я дотянула до первого чека.

– Но все-таки ты преуспела.

– Да. Науку выживать я постигла с ранних лет, а те иллюзии, что у меня еще оставались, быстро развеялись в течение первого года моей литературной работы. Оказывается, написать книгу – это еще не все.

– А что же еще?

– Еще? Нужно уметь продать себя. – Заметив его удивление, она усмехнулась. – Лучше всего об этом сказал Мольер: вначале ты делаешь это просто из любви к искусству, затем для нескольких ближайших друзей и наконец – за деньги. Начав писать за деньги, я перестала принадлежать себе. Мне объясняли, что нужно говорить, как одеваться, как себя вести. Временами я чувствовала себя механической куклой.

Тронутый ее признанием, Джордан бросил вожжи и обнял Слоун.

– Ты не кукла и никогда больше не почувствуешь ничего подобного. Потому что с тобой я.

Она прильнула к нему. Джордан был нужен ей, как никто и никогда. Сознание того, что он любит ее, делало Слоун необыкновенно счастливой.

«Может, действительно все будет хорошо?»

Через два дня позвонил Хиллер и без предисловий объявил:

– Ты мне необходим в Чикаго, и немедленно. Когда сможешь прилететь?

– Я не прилечу, – не колеблясь ответил Джордан, – потому что мы договаривались иначе. Ты что, забыл? Я же в отпуске…

– Как говорят военные, все отпуска отменены впредь до особого распоряжения. – Это была шутка, но веселости в голосе Хиллера не ощущалось. – Ранен Уитни. Выбыл из строя по крайней мере на две недели.

Помолчав, Джордан спросил:

– Что случилось?

– Во время схватки за мяч ослабла подпруга. Он упал и ударился головой. Лошадь сломала копытами ему ребра и правое плечо. – Хиллер сделал паузу. – Итак, ты скоро будешь здесь?

– Сегодня к вечеру. В крайнем случае завтра утром.

– Не позднее.

В трубке щелкнуло, и Джордан медленно положил ее. Сейчас его беспокоила не грубоватая настойчивость Хиллера. Он знал, что дискутировать с этим человеком бесполезно.

Он думал о Лансе. Опять «несчастный случай». Этих случаев уже накопилось столько, что команду впору переименовывать в «Четырех Всадников Апокалипсиса». «Это же неслыханно! – встревоженно размышлял Джордан. – Ослабла подпруга? Но ни один стоящий игрок никогда не сядет в седло, не проверив предварительно сбрую. Даже Ланс в его нынешнем состоянии».

– Но ты же говорил… – начала Слоун.

– Я знаю, что говорил, – раздраженно бросил Джордан, швыряя одежду в чемодан. – Хиллер не принимает никаких возражений.

– Не стоит создавать прецеденты.

– Понимаешь, в команде что-то явно не в порядке, – расстроенно продолжил Джордан, словно не слыша ее последних слов. – Впрочем, судить о чем-то пока слишком рано.

Слоун растерянно посмотрела на него:

– О чем ты?

– Прежде он никогда не садился в седло, не проверив сбрую.

– Ты же сам недавно говорил, что у Ланса полно проблем.

Джордан захлопнул чемодан.

– Но все же он не совсем свихнулся. Пока еще нет.

В команде определенно было что-то не в порядке.

Нью-Йорк, декабрь, 1986

– Мне всегда нравилось проводить Рождество в Нью-Йорке, – призналась Слоун. Нагруженные яркими пакетами различных размеров, она и Джордан шли по Пятой авеню. Магазины были слишком переполнены даже для Манхэттена в канун Рождества. Молодые люди, увлеченные друг другом, не замечали ни скверной погоды, ни толпы. – Какие яркие витрины, какие симпатичные Санта-Клаусы у магазинов, какая оживленная публика! – радостно продолжала Слоун.

– А я уже три года провожу Рождество вне дома. – Джордан взглянул на нее поверх горы пакетов. – Последние два года я встречал его в Палм-Бич, а в восемьдесят третьем играл в Аргентине и Чили. Я соскучился по дому. Рождество в Мунстоуне особенное. Это один из тех редких моментов, когда я могу по-настоящему расслабиться со своими предками. Всю неделю перед Рождеством я провожу с друзьями, а Новый год мы обычно встречаем в Бостоне.

– А я свой первый Новый год в Нью-Йорке встретила в толпе на Таймс-сквер, – вспомнила Слоун, когда они пересекали оживленный перекресток с Пятой авеню на Пятьдесят первую улицу. – Незабываемое впечатление!

– Да, – усмехнулся Джордан, – встреча Нового года на Таймс-сквер такая же достопримечательность Нью-Йорка, как Эмпайр-Стейт-билдинг, претцели и двухколесные экипажи, верно?

– Точно. – Помолчав, Слоун добавила: – Мне очень хотелось бы снова попасть на Таймс-сквер в Новый год.

– И не мечтай об этом. Я очень много слышал о встрече Нового года на Таймс-сквер и ни за что на свете не отправлюсь туда. Даже ради тебя.

– Тревис очень хочет пойти, а я не могу отпустить его одного.

Джордан остановился у катка рядом с Рокфеллер-центром.