– Учти, толкаться среди разного сброда совсем небезопасно. Если будешь настаивать, мне придется запереть тебя в чулане. А если Тревис так уж хочет увидеть встречу Нового года на Таймс-сквер, пусть посмотрит это по телевизору, как все нормальные люди.

– Ты все-таки очень противный.

– Не противный, а разумный. – Джордан оглядел конькобежцев. – Скажи, дорогая, когда мы поженимся, как ты отнесешься к тому, чтобы проводить Рождество в Мунстоуне, а Новый год встречать здесь?

Она поцеловала его в щеку.

– Я буду счастлива везде, главное – быть с тобой.

– Уверена?

– Абсолютно.

– Только не забывай об этом. – Джордан посмотрел на часы. – Есть хочешь?

– Умираю. Когда ты меня накормишь?

– Сейчас… – Его рука скользнула в задний карман брюк, Джордан вдруг замер и смущенно посмотрел на Слоун. – Может, ты пригласишь меня обедать?

– А что случилось? – встревожилась она.

– Похоже, у меня стащили бумажник.

– Елка в Мунстоуне всегда настоящая, – сказал Джордан Тревису, когда они украшали в гостиной четырехметровую искусственную елку. – Мы срубаем ее на участке. Причем всегда выбираем самую красивую, тащим в дом и украшаем всеми игрушками, какие только у нас есть. – Он улыбнулся своим воспоминаниям.

– А потом вся комната засыпана иголками, – подала голос Слоун, стоявшая рядом в изумрудно-зеленом костюме, и достала из большой коробки елочные украшения.

– Вот именно иголки и запах хвои и есть самое главное, – заявил Джордан. – А ты просто противная горожанка.

– Филлипс, ты можешь и здесь купить настоящую елку, какую только захочешь. Пожалуйста. Но кто потом будет убирать иголки? Ты же не станешь, верно? – Слоун надеялась убедить Джордана, что говорит серьезно, но он не поверил ей.

– А как ты встречала Рождество в Чикаго? – Он влез на стремянку.

Слоун нахмурилась:

– Уныло. Без денег, без работы, с новорожденным младенцем на руках.

– А до этого? В детстве?

– Обычно.

Джордан начал распутывать гирлянду разноцветных лампочек.

– Как же ты сводила концы с концами?

– А я была на все руки мастерица. Изворачивалась всеми правдами и неправдами. – Слоун вынула из коробки сломанную игрушку, посмотрела на нее и отложила в сторону. Для Сэмми Дуглас изворачиваться всеми правдами и неправдами было второй натурой. Но это в другой жизни, в прошлом.

Джордан улыбнулся:

– Звучит интригующе. А все же чего было больше, правд или неправд?

– Ничем дурным я не занималась, можешь не беспокоиться. – Слоун открыла другую коробку. – И советую тебе думать о чем-нибудь возвышенном, Филлипс.

– О возвышенном не могу, дорогая. Вот сейчас вспомнил про омелу,[21] и сразу же захотелось. Придется слезать.

Тревис сидел посреди моря лент и порванных смятых бумаг, внимательно изучая подарки. Слоун устроилась на тахте, положив голову на плечо Джордану.

– Пожалуйста, распечатывай только свои подарки, – предупредила она сына.

– А когда вы откроете свои? – поинтересовался Тревис.

– Сейчас! – Джордан поднялся с тахты, взял из-под елки большой пакет в серебряной фольге, повязанный ярко-синей лентой, и положил на колени Слоун.

Она подняла на него глаза и глупо спросила:

– Что это?

– Милая, – сказал Джордан, неплохо имитируя манеру Богарта, – есть только один способ выяснить это.

– Конечно. Как же я не додумалась! – Слоун сорвала обертку и увидела большую изящную коробку. Подняв крышку, она ахнула от восхищения. Внутри лежала шубка из голубого песца, которая понравилась ей в тот октябрьский день на Пятой авеню. – Не знаю, что и сказать… – начала Слоун.

– А ты не говори ничего. Просто примерь.

Она надела шубку, оказавшуюся ей впору, и посмотрела на Джордана:

– Теперь ты открывай свой подарок. Вон он, самый большой, обернутый красной фольгой.

Он взял коробку, поставил на тахту и спросил:

– Что же там такое? Поло-пони?

– Не совсем.

Джордан снял обертку и открыл коробку. Внутри была еще одна коробка, меньшая, обернутая в зеленую фольгу.

– Понятно, понятно, – пробормотал он.

– Открывай же.

Джордан открыл и… обнаружил еще одну коробку, завернутую в золотую фольгу. Так одну за другой он открыл пять коробок: каждая была чуть меньше предыдущей.

– Продолжай, – улыбнулась Слоун. – Не останавливайся.

Последняя, обернутая ярко-синей фольгой, оказалась совсем маленькой.

Открыв ее, Джордан замер от изумления. На темно-синем бархате покоился золотой медальон с массивной цепочкой. На медальоне был выгравирован логотип Мунстоуна – летящий Пегас с перекрещенными на заднем плане клюшками поло.

– Я дала ювелиру фотографию логотипа с двери твоего джипа, – объяснила Слоун.

– Восхитительно! Никогда еще никто не дарил мне такого личного подарка.

– Позволь надеть его на тебя. – Слоун быстро надела ему на шею цепочку, их глаза встретились, а затем и губы – в медленном, долгом поцелуе.

– Как это нужно сделать? – спросил тот, что помоложе.

Они сидели за столиком в тени в небольшой таверне на выезде из Форт-Лодердейла, уверенные, что здесь их никто не узнает. На поцарапанном деревянном столике перед каждым стояла кружка пива. Они к нему даже не прикоснулись. У них было дело гораздо важнее.

– Плевать мне, как это будет сделано, – сказал тот, что постарше. – Главное, чтобы это было сделано. Цель оправдывает средства.

– Верно.

– Способ выберешь сам.

– Любой, лишь бы сработал?

Тот, что постарше, кивнул:

– Любой. Важен результат.

Лос-Анджелес, декабрь, 1986

Отель «Беверли-Хиллз» представлял собой старинную крепость с изящной лепниной и розовой штукатуркой. С примыкающими к нему бунгало он занимал двенадцать акров, вероятно, самой дорогой в мире земли в самом сердце района Беверли-Хиллз. Это был отель для тех, чьи мечты уже осуществились, впрочем, не самый крупный, фешенебельный в городе и не самый шикарный. Зато он имел важное достоинство – легенду. Большинство знаменитых людей планеты обыкновенно останавливались только здесь. Таблоиды посвящали отелю по нескольку страниц в номере. Подробнейшим образом сообщалось, кто там был, кто будет, кто с кем и что, и так далее. Сделок различного рода здесь заключили больше, чем в других местах.