В промозглый серый день мы отплываем на бывшем рыболовном судне, переделанном в исследовательское. Обходим Кастелло Арагонезе и бросаем якорь примерно в двадцати метрах от его каменистых берегов. С судна подводные трещины не видны, но заметны их признаки. Белая полоса усоногих ракообразных окружает основание острова – за исключением участков над фумаролами, где усоногих нет.

“Усоногие очень жизнестойки”, – замечает Холл-Спенсер, британец со светло-каштановыми волосами, торчащими во все стороны. На нем гидрокостюм сухого типа, то есть такой, который вообще не пропускает внутрь воду, поэтому Холл-Спенсер выглядит так, будто готовится к космическому путешествию. Буйя – итальянка с рыжевато-коричневыми волосами до плеч. Она раздевается до купальника, а затем одним отработанным движением натягивает свой гидрокостюм. Я пытаюсь так же лихо надеть свой, взятый напрокат. Борясь с молнией, я понимаю, что он мал мне как минимум на полразмера. Мы все надеваем маски и ласты и погружаемся.

Вода очень холодная. Холл-Спенсер взял с собой нож, он поддевает с камня нескольких морских ежей и протягивает мне. Их иглы чернильно-черного цвета. Мы плывем дальше, двигаясь вдоль южного берега острова в сторону фумарол. Холл-Спенсер и Буйя время от времени останавливаются, чтобы собрать образцы – коралловых полипов, улиток, водорослей и мидий, – которые помещают в сетчатые мешки, болтающиеся за ними в воде. Когда мы уже достаточно близко от фумарол, я замечаю пузыри, поднимающиеся с морского дна и напоминающие шарики ртути. Под нами колышется ковер водорослей необычно яркого зеленого цвета. Как я позже узнала, это объясняется нехваткой крошечных организмов, которые обычно покрывают водоросли и приглушают их натуральный цвет. Чем ближе мы подплываем к фумаролам, тем меньше образцов удается найти. Исчезают и морские ежи, и мидии, и усоногие. Буйя находит несколько жалких морских блюдечек, прикрепленных к скале. Их раковины истончились почти до прозрачного состояния. Мимо нас проскальзывает стайка медуз по цвету лишь немногим светлее воды.

“Осторожно, – предостерегает Холл-Спенсер. – Они жалят”.

С начала промышленной революции люди сожгли столько ископаемого топлива – угля, нефти и природного газа, – что в атмосферу поступило около 365 миллиардов тонн углерода. Уничтожение лесов добавило еще 180 миллиардов тонн. Каждый год мы выбрасываем в атмосферу еще примерно 9 миллиардов тонн, и это число ежегодно увеличивается почти на 6 %. В результате концентрация углекислого газа в воздухе в наши дни – немногим более 400 частей на миллион – выше, чем когда-либо за последние восемьсот тысяч лет. Вполне вероятно, что даже за последние несколько миллионов лет. Если так пойдет и дальше, то к 2050 году концентрация CO2 превысит 500 частей на миллион, что примерно вдвое больше уровня доиндустриальной эпохи. Предполагается, что такое увеличение приведет к повышению среднемировой температуры на 2–4 °C, а это, в свою очередь, запустит цепочку событий, которые изменят наш мир, включая исчезновение большинства оставшихся ледников, затопление низколежащих островов и прибрежных городов, а также таяние арктической ледяной шапки. Однако это лишь половина истории.

Океан покрывает 70 % поверхности Земли, и везде, где вода контактирует с воздухом, между ними происходит обмен. Газы из атмосферы поглощаются океаном, а газы, растворенные в океане, высвобождаются в атмосферу. Когда система находится в равновесии, приблизительно одинаковое количество газа растворяется и выделяется. Но стоит изменить состав атмосферы – что мы уже сделали, – и обмен становится односторонним: в воду поступает больше углекислого газа, чем из нее уходит. Получается, человек постоянно добавляет CO2 в моря – примерно так же, как это делают подводные фумаролы, только сверху, а не снизу, причем в глобальном масштабе. Только за этот[54] год океаны абсорбируют 2,5 миллиарда тонн углерода, а в следующем предположительно поглотят еще столько же. Фактически каждый американец ежедневно закачивает в море три килограмма углерода.

Из-за этих излишков CO2 среднее значение pH (водородного показателя) поверхностных вод океана уже упало с 8,2 до 8,1. Подобно рихтеровской, шкала pH логарифмическая, поэтому даже столь малая численная разница отражает очень большие реальные изменения. Снижение pH на 0,1 означает, что кислотность океанов теперь на 30 % выше, чем в 1800 году. Если люди будут и дальше сжигать ископаемое топливо, океаны продолжат поглощать углекислый газ, а значит, будут становиться все более закисленными. Если так будет продолжаться и дальше и прежнее количество выбросов углерода сохранится, pH поверхностных вод океана к середине этого века снизится до 8,0, а к концу века – до 7,8. А значит, океаны окажутся на 150 % более закисленными, чем в начале промышленной революции[55].

Вследствие выбросов CO2 из подводных фумарол воды вокруг Кастелло Арагонезе довольно точно демонстрируют, какими океаны станут в будущем. Вот почему я плыву вокруг острова в январе, постепенно коченея от холода. Здесь есть возможность уже сегодня искупаться – и даже утонуть, думаю я в минуту паники, – в морях завтрашнего дня.

К тому времени как мы добираемся до гавани острова Искья, поднимается ветер. На палубе нашего судна в беспорядке валяются пустые баллоны для воздуха, мокрые гидрокостюмы и ящики с образцами. После разгрузки мы должны будем оттащить их по узким улицам наверх – к местной морской биостанции, расположенной на крутом мысу с видом на море. Станция была основана в XIX веке немецким натуралистом Антоном Дорном. На одной из стен в вестибюле здания я замечаю копию письма, отправленного Чарльзом Дарвином Дорну в 1874 году. В нем Дарвин выражает обеспокоенность тем, что, по словам их общего друга, Дорн слишком много работает.

Кастелло Арагонезе

Животные, собранные Буйей и Холл-Спенсером вокруг Кастелло Арагонезе и помещенные в аквариумы в лаборатории, занимающей подвал здания, сначала выглядели вялыми – на мой нетренированный взгляд, пожалуй, даже неживыми. Однако немного погодя они начали шевелиться и искать пищу. Там была морская звезда без одного щупальца, кучка хилого вида коралловых полипов, а также несколько морских ежей, которые передвигались по аквариуму с помощью десятков тонких ножек-“трубочек” (каждая такая ножка работает по гидравлическому принципу, растягиваясь и сокращаясь в зависимости от давления воды). Кроме того, там был морской огурец длиной пятнадцать сантиметров, похожий на кровяную колбасу или, что еще хуже, на какашку. В холодной лаборатории разрушительное воздействие углекислых фумарол стало очевидно. Osilinus turbinatus – распространенная средиземноморская улитка с раковиной, покрытой перемежающимися черными и белыми пятнами, как на змеиной коже. Однако у Osilinus turbinatus в аквариуме не было рисунка: верхний рельефный слой раковины оказался разъеден и обнажил нижний – гладкий и белоснежный. Морское блюдечко Patella caerulea по форме напоминает китайскую соломенную шляпу. Раковины нескольких особей имели глубокие повреждения, через которые виднелись желтовато-серые тела их владельцев. Кажется, будто их окунули в кислоту, – в каком-то смысле так оно и есть.