– Какой траур? – спросил Алексей, чувствуя, что у него холодеет спина.

– А у него две недели назад жена в клинике загнулась, – начал объяснять Бугай. – Он похоронил ее, погоревал, позвонил новой, а она сказала, что надо хоть месяц траур держать. А то совсем уж некрасиво получается. Вот такая хитрющая – веревки из него вьет, а он только слюни пускает.

– Это точно насчет его жены?

– За что купили, за то и продаем. Мы понимаем, Леший, он твой кореш и зону грел, но надо делиться, а не тихушничать, по ночам жрать пайку под шконкой. У него бабла немерено – делиться надо. Ты же сам знаешь, что он коммерсант, а значит, он – овца, которую надо стричь. Ты это не делаешь и нам не даешь. Как-то не по понятиям получается. Мы же не на мокруху собираемся. Только прессанем осторожненько…

– Ты погоди прессовать! Что с его женой?

– Ну я же сказал… Ему позвонили… Откуда я знаю, что случилось? Может, ей градусник поставить захотели. Пришли, а она уже того самого – коньки отбросила. Твой корешок водилу вызвал и погнал туда за город.

– Когда это случилось? – тихо спросил Метелин. – Сколько уже дней прошло?

– Сколько прошло? – переспросил Сациви и посмотрел на Бугаенко, но тот молчал. – Похоронили уже, наверное.

Метелин взял телефон и начал набирать номер.

– Я-то что? – продолжал Сациви. – Мне рассказали…

– Заткнись! – прикрикнул на него Алексей.

Опять телефон не отвечал долго, как будто Карандин раздумывал, брать ему трубку или нет. Наконец он отозвался и, вероятно, перед тем, как поднести микрофон к губам, посмотрел на имя абонента.

– А, это ты, – произнес он устало, – а сколько сейчас? Я вообще-то в Штатах сейчас… Вообще по-местному тут уже десять утра. Просто мы вчера засиделись с партнерами, уже светать стало, когда разъезжаться стали.

– Ты почему мне не сообщил?

– О чем? Прости, просто у меня сейчас башка плохо варит… Про Сашу, да? Зачем тебе, Леша? Тяжелая весть. А ты, как я узнал, опять в спорте: зачем тебя расстраивать? Вчера или позавчера я как раз был в фирме, очень солидной – в тройку американских входит по грузовым перевозкам… Так президент фирмы выгнал всех сотрудников в холл, чтобы они бокс смотрели. Он сам ярый поклонник… А в Берлине ведь был вечер, а здесь… Короче, все болели. Не за тебя, разумеется, а потом всеобщее разочарование. Некоторые офисные дамы даже плакали. Вот так…

– Зачем ты мне это говоришь? Я задал вопрос.

– Леша, как я мог тебя позвать – сам подумай: там были люди, близкие к их семье. Они знают, чем закончился тот суд. Я просто не мог…

– Артем, раньше ты был другим.

– Раньше все были другими. Если ты помнишь, как я…

Метелин не дослушал. Отключил телефон и сунул его в карман.

– Сациви, плесни мне водяры в стакан, только я без тостов и не чокаясь…

…Он впервые провожал Сашу один, без друга. Артему они вообще решили не говорить, что встречаются: не он, а она пригласила его в кино и фильм подобрала специально для Алексея, словно хотела пошутить. Фильм назывался «Бой с тенью», и он тоже был о боксе. После сеанса он повел ее в кафе, и Саша спросила:

– Как тебе фильм?

Метелин ответил честно:

– Если бы не бокс, то не понравился бы. Да и бокс был какой-то киношный…

После кафе пошли в боулинг. И там сидели долго. Потом он повез ее домой на такси, рассчитывая на той же машине вернуться к матери. Довел девушку до дверей подъезда. И она вдруг сказала:

– Поднимемся ко мне.

Саша жила одна. Родители перебрались в загородный дом и заезжали к ней часто, но всегда предупреждали о своем визите. А тут и вовсе была ночь. Алексей отпустил машину, вошел в подъезд и вдруг понял: что-то может случиться этой ночью. Подумал так и испугался своей мысли, словно представил себе нечто ужасное, словно он готовился совершить страшное преступление, после которого не сможет жить спокойно, будет чувствовать себя преступником и страдать от угрызений совести. Почему он тогда подумал о страдании? Ведь то, что произошло той их первой ночью, одарило его счастьем и светом.

А Саша, расставаясь с ним утром, почти приказала:

– Сегодня идешь к моему отцу и просишь моей руки.

Он пообещал, но сделал это только через неделю. Потому что… нет, не боялся, но что-то останавливало его, словно за этим самым радостным событием в его жизни должно было последовать самое печальное. А он не хотел печали. И собственная размягчающая сознание любовь тревожила его как предчувствие. Он еще не знал тогда, что всякая любовь – это сестра печали. Только заведомые дураки влюбляются безнадежно и весело, но ни один человек не знает наверняка, насколько он умен, чтобы полюбить без памяти и навечно…

И теперь он вел машину по засыпающему городу, под прицелом ночных фонарей пролетал по опустевшим магистралям, не понимая, куда он едет и зачем. Где-то за придорожными сумерками болталась цель, как блестящий брелок гипнотизера, когда-то она манила его, но теперь была холодной и не нужной ему: сверкает в окружении звезд и очень похожа на Луну.

Инспектор дорожного движения махнул ему жезлом. Алексей остановился, опустил стекло и подал документы.

Молодой лейтенантик посмотрел на него. Потом проверил водительское удостоверение и паспорт автомобиля. Он уже почувствовал запах.

– Что же вы, Алексей Николаевич, в таком виде за руль садитесь? – произнес он. – Придется вам пройти в нашу машину… дунете в трубочку, мы составим протокол, который…

Он посмотрел еще раз на Метелина, и лицо его преобразилось.

– Это вы? Я-то смотрю: в правах фамилия знакомая – надо же! Мы же за вас…

Лейтенант вдруг вспомнил о своих должностных обязанностях.

– Ну как же так? У вас же режим.

– Режим, – согласился Метелин, – да я вообще не пью. Но тут поминали человека… Минералкой не то как-то…

– Ну, вы так-то на вид ничего вроде. Запашок, конечно, присутствует. Там, кстати, впереди еще один пост будет. Я предупрежу, чтобы не тормозили. Но уж и вы осторожненько-преосторожненько. Не гоните, я вас умоляю. Вы еще нужны нашему спорту!

Он поставил машину на парковке базы. Направился к своему коттеджу и увидел стоящего на крыльце тренера. Поздоровался, хотя виделись они совсем недавно, хотел обойти, прискочить бочком, но Альберт Иванович взял его за грудки и повел носом.

– Ну че, Леша, зазвездился? Я никому не скажу, но чтобы это в последний раз, а завтра не два круга на пробежке, как у тебя обычно, а четыре, да еще с ускорениями.

Алексей просунулся и сразу поднялся. Натянул на себя спортивный костюм и только после этого посмотрел на часы. Хотя можно было и не смотреть: шесть утра – он двенадцать лет подряд просыпался именно в это время, и организм уже привык не спать дольше, как бы поздно ни ложился Метелин.