Но избавиться от них было невозможно.

Записанный на пленку призыв на дневную молитву вибрировал на пропеченных крышах зданий, когда Том пробирался узкими улочками мусульманского квартала. Улочки пропахли гниющими фруктами, пряностями, горячей пылью. Первые тени начинали отделяться от стен и порогов, разливаясь по земле, подобно жидкой эктоплазме. Том помнил дорогу и без груда нашел нужный дом. Он не сказал Шерон, что идет сюда.

Он позвонил в звонок и стал ждать. Но тут он вспомнил, что говорила Шерон, и позвонил еще три раза. В окне над ним появилась встрепанная черная голова. На него уставилась пара налитых кровью глаз, явно не узнававших его. Затем в пыль у его ног упала связка ключей, и голова исчезла.

Том поднялся по каменным ступеням. Дверь наверху была раскрыта. На пороге он задержался.

— Заходите, — произнес Ахмед с некоторым сомнением в голосе и почесал голову. Он был в белом халате, босиком. — Сидите, пока я приготовлю чай.

Том опустился на одну из подушек у стены и ми-пут двадцать разглядывал драпировки, развешанные на стенах. Было похоже, что хозяин забыл о нем. Но наконец он появился с мятным чаем и какими-то маленькими пирожными и печеньем.

— Пожалуйста, простите мне мой вид и некоторую скованность в движениях, — сказал он. — Сегодня ночью у меня была схватка с джиннией, одна из самых тяжелых за все время. В городе творилось черт-те что. Она вконец распоясалась, и мне с трудом удалось хоть как-нибудь утихомирить ее. Я почти не сомкнул глаз.

Говоря это, Ахмед отчаянно зевал и раздраженно жестикулировал. Том был не в состоянии более или менее осмысленно реагировать на эти жалобы. Ахмед отзывался о своих демонах, как о каких-нибудь неблагоприятных погодных условиях, но вид у него при этом был такой, будто он действительно всю ночь дрался со вполне реальным и не хилым противником.

— А она что, одна приходит? — спросил Том, чувствуя себя довольно глупо.

Ахмед уставился на него, словно удивляясь тому, что кого-то всерьез интересуют его враги. Том глотнул прекрасный чай с мятой — отчасти для того, чтобы увернуться от пристального взгляда.

— Ну да. Сначала, конечно, она одна, потом она делится, и получаются семеро, каждая из них опять делится, и так до тех пор, пока мне не удается остановить их.

Ахмед встал, взял резную деревянную шкатулку и снова сел. Том подумал, что он хочет показать ему что-то, хранящееся в шкатулке, но араб просто достал из нее пакетик с гашишем и бумагу для самокруток. Умело свернув одну, он предложил ее англичанину, а когда тот отказался, раскурил ее сам.

— Самый верный способ воспрепятствовать их размножению, вы согласны? — спросил Ахмед.

— Да-да, разумеется.

— Этой ночью, Том, она явилась с головой бабуина, — хотела обмануть меня.

— Вы запомнили мое имя?

— Я не забываю приятных людей. И еще я хочу заметить, что мне нравится, как вы краснеете и как Вьете чай. А им я сказал прямо: «Не думайте, что вам удастся издеваться надо мной, притворившись стадом мартышек. Либо мы воюем, как люди, либо никакой схватки не будет». Такие доводы на них действуют.

— Вот как?

— О да. Им нет никакого интереса в том, чтобы вы сразу сдались. Им надо, чтобы вы сразились с ними, иначе они умирают.

Том был сбит с толку.

— Но разве это не то, что вам нужно?

Ахмед затянулся от души и выпустил тонкую длинную струю голубого дыма. Он бросил на Тома такой взгляд, словно ему было немного жаль англичанина.

— Свитки. Вы пришли из-за них. Вы хотите знать, что я выяснил?

— Да. Я хотел спросить, как движется дело. Меня очень интересует, что там написано.

Это была ложь, по крайней мере отчасти. Тома, конечно, в какой-то степени интересовало содержание рукописей, но это был лишь предлог для сегодняшнего визита к Ахмеду.

— Итак, свитки, — кивнул Ахмед. — Да, свитки. Они оказались очень любопытными.

— Правда? В каком отношении?

Ахмед глубоко задумался.

— В том, что они необычны, — ответил он. — И с трудом поддаются переводу. Настоящая головная боль, честное слово. Так что это медленная работа. Но в один из ближайших дней я разложу вам все по полочкам. — Ахмед улыбнулся тонкими губами. Том понял, что он врет без зазрения совести. Хорошо, если он вообще заглянул в манускрипт.

— Я рад, что дело успешно продвигается, — сказал Том.

— Да, успешно, но медленно.

— Шерон говорит, что у вас первоклассные мозги.

Ахмед иронически поклонился на восточный манер:

— И еще я очень сексуален.

— Я не пытаюсь польстить вам, чтобы вы побыстрее работали над переводом. Я понимаю, что вы меня в этом подозреваете.

Это, похоже, произвело впечатление на Ахмеда.

— У вас хорошо развита интуиция. Вы думаете, как араб… Слушайте, я только сейчас это заметил.

— Что?

Ахмед вперил взгляд куда-то чуть выше плеча Тома.

— Ваша джинния. Она оставила вас.

— Правда?

— Да, оставила. Я и забыл о ней. Когда вы были здесь в прошлый раз, она сидела у вас на шее. Как вам удалось от нее избавиться?

— Понятия не имею.

Ахмед вздохнул:

— Если вы не знаете, значит, она непременно вернется.

Том пришел к Ахмеду как раз для того, чтобы поговорить о джиннах. Он надеялся, что свитки будут удобным предлогом для визита, и был приятно удивлен, когда араб сам поднял вопрос о его джиннии. Тому хотелось узнать о ней побольше, и он попросил Ахмеда описать, кого он видел.

— Вряд ли стоит описывать вашу джиннию. Ничего хорошего в этом нет, — нахмурился тот.

— Почему?

Ахмед пожал плечами:

— Потому что, когда о них говорят, это добавляет им силы. Они украшают себя словами, как перьями. Вы спите с Шерон?

— Нет. А каким образом это добавляет им силы?

— Вы заходили когда-нибудь в мечеть? Там запрещено изображать животных, пророков и даже простых смертных. Считается, что только Аллах имеет право создавать изображения. В Коране также написано, что мы не должны говорить о джиннах, духах и демонах, чтобы тем самым не разбудить их и не накликать их на свою голову. Почему вы солгали мне о Шерон?

— Не знаю, просто так. А какая разница — говорить о джиннах или не говорить, если они уже прицепились?

— Итак, вы ее любовник.

— Пожалуйста, расскажите мне, что вы видели.

— Я видел, что джинния прицепилась к вам и висела у вас на шее, как труп, который никак не стряхнуть.

— А как джинны прицепляются к человеку?