В полдень солнце так пекло, что мне стало не по себе, и я произнес три из девяноста девяти имен Аллаха. Прежде всего я назвал имя аль-Хафиза, Хранителя, — чтобы он развеял мои страхи; затем аль-Мухйи, Животворящего, — он должен был отогнать всех демонов и духов, кроме того, которого я вызывал; и наконец, аль-Кадри, Могучего, который мог помочь мне избавиться от тревоги.

Я прочертил на песке двоичный, троичный и четверичный магические квадраты и написал численные Качения соответствующих имен Аллаха, связав их с двадцатью восьмью буквами арабского алфавита и двенадцатью знаками зодиака. Все это я поместил в магический квадрат праматери Евы и возобновил свои призывы.

На закате я написал имя джинна на высохшем древесном листе, сжег его, растворил пепел в воде и выпил ее. После этого я потерял сознание.

Очнулся я опять ночью. На этот раз меня пробудило пение пустыни. Вы никогда не слышали, как поет пустыня? Это буквально выворачивает вас наизнанку. Она издает всего один очень нежный звук, производимый землей, скалами и растениями, поющими в унисон. Пустыня поет свою песню луне (на эту ночь как раз пришлось полнолуние). Люди, услышав эту песню, сходят с ума, если они не защищены оберегающей молитвой.

Я решил больше не спать. Выпив воды, я сел около пещеры на молитвенный коврик. Я закрыл глаза, плотно сомкнул губы, прижал язык к нёбу и стал беззвучно повторять имя джинна. К полудню счет дошел до ста тридцати семи тысяч шестисот двенадцати. Мне осталось произнести имя всего один раз. Но меня охватил страх. Никогда еще я не вызывал джинна без учителя. Справлюсь ли я с ним? Смогу ли связать? Язык мой прилип к нёбу, мой разум отказывался повторить страшное имя в сто тридцать семь тысяч шестисот тринадцатый раз.

Я был буквально парализован. Солнце пекло мне голову. Земля на миг приостановила свое вращение. Я истекал потом. Я чувствовал чье-то присутствие, кто-то ждал с угрожающим терпением. Но я все же проговорил его имя в последний раз и открыл глаза.

Ничего.

Пыль не падала, пустыня не пела. Ничего, кроме солнца, этой доменной печи высоко в небе. Я прождал полчаса, удивляясь ощущению полной пустоты внутри. Мой желудок был пуст, как просторы пустыни.

Ритуал не удался.

Я встал, выпил воды, съел немного сухарей. Я был раздавлен невыносимым грузом одиночества. Где был мой братишка Мехмет? Я вдруг почувствовал, что мне его ужасно не хватает. Мне было стыдно, что я обманом заставил его уйти. Спрятавшись в тени пещеры, я лег и сразу провалился в глубокий сон.

Когда я проснулся, она сидела рядом. С моих пересохших губ сорвался крик.

— Ты джинния? — прохрипел я, отпрянув и уползая от нее в глубину пещеры.

— Конечно нет, — рассмеялась она. Глаза у нее были как у львицы. Улыбка была подобна легкому сверканию ручья. — Ты же знаешь меня. Я дочь пастуха. Ты просил у отца моей руки, а он отказал тебе. И я оставила его, чтобы жить с тобой. Я пришла!

И правда, это была та самая девушка, из-за которой меня лихорадило вот уже несколько месяцев. Она стала еще красивее. Волосы как вороново крыло, гладкая кожа цвета песка. Я прижал ладони к лицу и мысленно возблагодарил Бога за то, что он привел ее ко мне.

Я спросил у девушки ее имя. Она хотела ответить, но тут на меня упала чья-то тень. Кто-то загораживал от меня солнце. Я поднял голову. Это был Мехмет, выполнивший мое поручение. Он с подозрением смотрел на девушку.

— Когда ты пришла сюда? — спросил он, опуская тяжелые мешки с едой на пол. Он явно думал, что она была со мной все эти три дня.

Девушка вскочила на ноги, поцеловала его и обратилась к нему по имени:

— Я пришла только что, Мехмет. Я буду вам товарищем, буду учиться у вас тому, что смогу освоить. Скажи же, что мне можно остаться! Пожалуйста, не прогоняй меня!

Я видел, что Мехмет тоже находится в плену ее чар. Прежде чем он успел ответить ей что-нибудь, она уже распаковала мешки и стала готовить еду. Мехмет посмотрел на меня и пожал плечами. Решение было принято.

Но еще не было принято другое решение: кого она предпочтет — Мехмета или меня? В первую ночь она спала чуть в стороне от нас обоих. В подобной ситуации нам никогда не приходилось бывать. Мы не могли вдвоем обладать ею — мы слишком хорошо знали друг друга и понимали, что для нас обоих это недопустимо. Но мы оба были охвачены страстью. Раньше или позже ей придется выбирать одного из нас.

Между нами разгорелось соперничество. Мы стали вести себя гадко по отношению друг к другу. Я якобы в шутку издевался над его косоглазием, а он в ответ высмеивал мой большой нос. Я всячески демонстрировал свою физическую силу, он изощрялся в остроумии. Мы вели беспощадную борьбу, в которой ни один из нас не хотел открыто сознаться. Она жила с нами уже несколько недель, и каждый день тетива лука неумолимо все сильнее натягивалась.

Как-то вечером она поразила нас, начав танцевать, как дервиш. Думаю, я всегда знал, кто она такая, и этот вечер подтвердил мою догадку. Она крутилась и крутилась, и песок закручивался спиралью вслед за ее ногами. Юбка ее с каждым оборотом взлетала все выше, открывая ее сильные, гладкие, омытые потом бедра. Казалось, песок под ней вот-вот загорится. Глаза ее ярко сияли, подобно блестящим щиткам пустынного жука. Вожделение подняло голову, как кобра, в моих широких штанах. Никогда еще я не желал женщину так сильно. Но рядом был Мехмет, очарованный ею не меньше, чем я. Как избавиться от него?

Она остановилась, и пустыня начала шелестеть. Это был тот же звук сыпавшейся пыли, который я слышал раньше. Неожиданно я подумал, что мы, проведя уже много дней с нею, до сих пор не знаем ее имени. Она обладала удивительной способностью отвлекать наше внимание, как только мы собирались выяснить, как ее зовут, и мы забывали об этом.

Когда она кончила танцевать, мы с Мехметом стали бешено хлопать в ладоши, и я предложил ей сесть между нами. Она тяжело переводила дыхание. Запах ее пота сводил меня с ума, не говоря уже о том женском запахе, который исходил из ее живота. В этот момент я решил во что бы то ни стало выяснить ее имя — ни женщина, ни джинния не могли мне помешать. Я ласково заговорил с ней, успокаивая, гладя ее волосы и не сводя с нее глаз, пока ее веки не отяжелели. Она начинала впадать в гипнотическое состояние, и я уже собирался задать вопрос об ее имени, когда Мехмет вдруг нарушил транс, прочитав строчку из своего стихотворения:

— Покров на лице твоем скрывает черты твои в темноте, но ткань на груди твоей не скрывает твоей красоты!

Она вздрогнула и посмотрела на Мехмета. Он стоял перед нами, сжав кулаки. Лунный свет отражался от белков его глаз и от зубов, придавая ему демонический вид. Все мои старания пошли прахом, и я разозлился. С какой целью он встрял со своим дурацким стихом?

Она тоже поднялась — как мне показалось, она была раздосадована тем, что чуть не поддалась моему воздействию. Повернувшись к Мехмету, она нежно погладила его по щеке:

— Это ты сочинил, Мехмет? Да ты настоящий поэт! Пойдем погуляем по холмам — я хочу послушать и другие твои стихи. Ахмед, ты последишь пока за очагом?