И ты решил – возможно, Шут вернулся?

Я не мог не задать себе такой вопрос. И я подумал, что, если так, он бы первым делом искал встречи с тобой. Но если ты о нем не слышал, выходит, это загадка с малым количеством подсказок.

Куда отправились эти «торговцы»?

Я ощутил его досаду, когда Чейд ответил:

Отчет попал ко мне слишком поздно. Мой парень не думал, что это окажется так важно для меня. Ходят слухи, что они отправились по Речной дороге вглубь суши.

К Ивнякам. Ты сказал – двадцать дней назад. Больше о них не было известий?

Они, похоже, знают толк в том, как надо исчезать.

Выходит, не торговцы.

Нет.

Мы оба помолчали, осмысливая те крупицы сведений, что у нас были. Если они направлялись в Ивовый Лес, то должны были уже прибыть. Может, так оно и вышло, а потом они прошли через поселок и двинулись дальше. Фактов было слишком мало даже для описания головоломки, не говоря уже о ее решении.

Вот тебе еще кое-что интересное, – снова заговорил Чейд. – Когда мои шпионы доложили, что у них нет новостей ни о бледном страннике, ни о тех торговцах, один спросил, не интересуют ли меня истории о других удивительно бледных людях. Когда я сказал, что интересуют, он поведал об убийстве на Королевском тракте четыре года назад. Там нашли два трупа, оба в чужеземной одежде. Их обнаружили королевские стражи во время обычного патрулирования. Парня забили дубинками насмерть. Рядом с ним нашли другое тело – жертву описали как молодую девушку, бледную как рыбье брюхо, с волосами цвета сосулек. Она тоже была мертва, но никто не учинил над ней насилия. Похоже, она умерла от какой-то изнуряющей болезни. Она была худой как скелет, но прожила дольше мужчины, судя по тому что пыталась перевязать его рану, оторвав полосы от своего плаща. Возможно, компаньон ухаживал за ней в болезни, и, когда его убили, она тоже умерла. Ее нашли на некотором расстоянии от его трупа, рядом с маленьким походным костром. Если у них и были припасы или лошади, все украли. Никто их не разыскивал. Моему шпиону это убийство показалось странным. Прикончили мужчину, но не тронули и оставили в живых больную женщину. Какие разбойники с большой дороги на такое способны?

От этой истории меня почему-то пробрал озноб.

Может, она пряталась, когда на них напали. Это может оказаться ерундой.

Или наоборот. – Взвешенный тон Чейда предлагал мне поразмыслить. Малая толика сведений. – На ней были желтые сапоги. Как на твоей посланнице.

У меня волосы на голове зашевелились от беспокойства. Воспоминания о ночи Зимнего праздника снова ожили. Как Ревел описал посланницу? Руки белые как лед. Я решил, что они были обескровлены от холода. А если она была Белой? Но новость Чейда была об убийстве, случившемся четыре года назад. Моя посланница появилась три зимы назад. А его шпионы сообщили про еще одного посланца – или, возможно, двух – всего двадцать дней назад. Итак, возможно, это цепь посланников, возможно, Белых. Возможно, от Шута? Я хотел поразмыслить над этим в одиночку. Я не хотел, чтобы это оказалось правдой. Мысль о том, что я пропустил его послание, рвала мне сердце на части. Я отверг известие от него.

Или это может оказаться что-то, не имеющее никакого отношения ни к одному из нас, – ответил я Чейду.

Почему-то я в этом сомневаюсь. Но я теперь позволю тебе отправиться обратно в постель. Ты всегда делался раздражительным, если не высыпался.

Твоими стараниями, как правило, – парировал я, и Чейд, к пущей моей досаде, рассмеялся, прежде чем исчезнуть из моего разума.

Одна из свечей почти догорела. Я ее затушил. До утра осталось недолго; лучше уж зажечь еще одну, уснуть все равно уже не получится. Зачем Чейд вызвал меня при помощи Силы? Спросить о моих записях или подразнить крупицей новостей о чужеземных странниках, то ли связанных, то ли не связанных с Шутом? У меня было слишком мало сведений, чтобы размышлять, но в самый раз, чтобы бодрствовать. Возможно, мне стоит остаться за столом и вернуться к переводу; этой ночью мне точно не знать больше покоя, благодаря Чейду. Я медленно встал и огляделся. В комнате было грязно. Пустой бокал из-под бренди на столе, и два пера, которые я испортил прошлым вечером, когда точил. Надо бы тут прибраться. Я не пускал в свой кабинет слуг; я бы весьма удивился, узнав, что кто-то из них помимо Ревела в курсе того, как часто я пользуюсь этой комнатой. Я редко приходил сюда в дневное время или долгими вечерами – их мы делили с Молли. Нет. Здесь я прятался от беспокойных ночей, от тех периодов, когда меня покидал сон или беспощадно осаждали кошмары. И я всегда приходил сюда один. Чейд привил мне скрытность, и эта привычка меня так никогда и не покинула. Я был единственным хранителем этой комнаты в полузаброшенном крыле дома. Я приносил дрова и выносил пепел. Я подметал и мыл… ну, время от времени подметал и мыл. Комната сейчас отчаянно нуждалась в уборке, но я почему-то не мог собраться с силами, чтобы заняться этим.

Вместо этого я потянулся где стоял, потом замер с поднятыми над головой руками, не сводя глаз с меча Верити на каминной полке. Меч сделала Ходд, и она была лучшей из всех кузнецов, каких когда-либо знавал Олений замок. Она умерла, защищая короля Верити. Потом Верити отказался от человеческой жизни ради народа и вошел в своего дракона. Теперь он спал в камне, навсегда удалившись за пределы моей досягаемости. Внезапная острая боль потери была почти физической. Пришлось быстро выйти из комнаты – в тех стенах слишком многое соединяло меня с прошлым. Я позволил себе еще раз медленно обвести ее взглядом. Да. Здесь я хранил свое прошлое и все смущающие разум чувства, которые оно во мне пробуждало. Сюда я приходил, пытаясь разобраться в своей истории. И здесь я мог преградить ей путь, закрыв дверь на засов, чтобы вернуться к своей жизни с Молли.

И впервые я спросил себя – почему? Почему я все собрал здесь, подражая старым покоям Чейда в Оленьем замке, и почему приходил сюда в одинокие бессонные ночи, чтобы предаваться размышлениям о трагедиях и катастрофах, о том, что уже не исправить? Почему я не покинул эту комнату, не закрыл за собой дверь, чтобы больше никогда не возвращаться? Меня кольнуло чувство вины, и я схватился за него, как за кинжал, пытаясь разобраться: почему? Почему моим долгом стало вспоминать тех, кого я утратил, и по-прежнему их оплакивать? Я так отчаянно сражался, чтобы отвоевать собственную жизнь, и одержал триумфальную победу. Жизнь теперь была моей, она была в моих руках. И вот я стоял в комнате, заваленной пыльными свитками, испорченными перьями и напоминаниями о прошлом, в то время как наверху в одинокой теплой постели дремала та, что любила меня.

Взгляд мой упал на последний подарок Шута. Трехликая резная фигурка из камня памяти стояла на каминной полке. Когда бы я ни поднял глаза, работая за столом, наши с Шутом взгляды встречались. Я бросил вызов самому себе; медленно взял ее в руки. Я не трогал эту фигурку с того Зимнего праздника три зимы назад, когда услышал крик. Теперь я баюкал ее в ладонях и смотрел в резные глаза. Дрожь ужаса пробежала по моему телу, но я приложил палец к его лбу. Я «услышал» те же слова, которые он всегда говорил мне: «Мне никогда не хватало мудрости». Только и всего. Лишь эти прощальные слова, сказанные его голосом. Исцеление и рана одновременно. Я осторожно поставил фигурку обратно на каминную полку.