— Ради информации — где еще люди могут сболтнуть лишнего?

Об этой возможности Солт не подумал. Ференсен обладал нестандартным мышлением.

— Сам-то идешь на вечеринку?

— Шутишь, что ли? После петуний Сноркела?

— Мне нужен шпион с зоркими глазами, но действовать следует осторожно — это должен быть человек, который меня не знает. — Солт кивнул, все еще раздраженный скрытностью Ференсена. — Слишком странное совпадение: открывается поместье, потом приезжает этот тип, и Лост Акр закрывается.

— И исчезает Фласк, — добавил Солт.

— Ах да, ваш историк. Хотелось бы мне с ним познакомиться.

— Не думаю, что он тебе понравился бы — скользкий был тип.

Их дыхание уходило в холодный воздух облаками пара.

— Через двадцать минут опять пойдет дождь. Возвращайся и подбодри Ферди.

Обратно они шли через луг, спорили о природе и ее угасании. И вдруг Ференсен как бы между делом шепотом обронил: «Saeculum».

— Прости, что?

— Открылась черная плита, и ею пользуются.

До Солта не сразу дошло, о чем речь. Ференсен упоминал о черной плите в ту снежную ночь, когда спас Солта. Он ощутил прилив волнения. Служившая ему входом в Лост Акр белая плита закрылась, но, может быть, он все-таки сможет спасти это место.

— И кто ею пользуется?

— Скорее что. Конечно, может быть, это просто совпадение. Будем надеяться…

— Откуда ты знаешь?

— Я чую это нутром.

— А где находится черная плита?

— Полагаю, где-то в лесу.

— Нет, где она находится у нас?

— Понятия не имею. В наше время она ни разу не срабатывала.

В выражении лица Ференсена Солт увидел не страх или беспокойство, а нечто более глубокое: отчаяние. Но он снова почувствовал, что Ференсен говорит загадками и обиняками. Откуда тот мог знать о существовании черной плиты, если даже не знал о том, где она находится? И что это за ерунда с «чую нутром»?

Удача улыбается богачам — по крайней мере, именно так могло показаться этим субботним вечером. После многодневных непрекращающихся ливней Ротервирд купался в том чистом янтарном свете, какой обычно дарит солнце после дождя, при этом для теперешнего времени года было удивительно тепло. Большинство магазинов закрылись на полчаса раньше. Начиная с пяти тридцати на улицах уже было не встретить никого из известных горожан в частности и взрослого населения в целом. Все они скрылись в своих домах, где поспешно наносили макияж и краску для волос, подбирали наряды, пребывая в хлопотах и всевозрастающем предвкушении.

В обычных обстоятельствах предполагалось, что на коктейльную вечеринку, назначенную на шесть тридцать вечера, следует приезжать после семи, но теперешнее приглашение отличалось необычной строгостью. Всем следовало прибыть точно по расписанию.

Поместье, самое старинное и роскошное городское сооружение, оставалось заброшенным на протяжении многих поколений, но при этом мало кому пришло в голову задаться вопросом, почему Сноркел изменил вековые правила в пользу чужака.

Сэр Веронал распорядился, чтобы путь от Рыночной площади был усеян рассыпанными по тротуарам лепестками роз. Задание было поручено ученикам четвертого класса за вознаграждение в одну гинею каждому. Директору школы запретили вмешиваться в данный вопрос, и никто не объяснил, почему выбор пал именно на этот класс. По настоянию сэра Веронала из списка исключили двух учеников, и оба оказались деревенскими: то были Гвен Ферди и Нед Гули.

Когда часовая стрелка на Думс Токсин миновала цифру шесть, приглашенные начали стекаться в северном направлении, а Сноркел распорядился, чтобы мелкие служащие городского совета с факелами сопровождали гостей. Из окрестных окон выглядывали лица всех возрастов — таким образом оставшиеся без приглашения жители пытались принять хоть какое-то участие в этом выдающемся событии ротервирдской истории. Не желая (в большинстве случаев) показаться надменными, приглашенные махали в ответ, будто гости сельской свадьбы местным зевакам.

Во главе процессии шел мэр в бледно-голубой рубашке и серебристом галстуке под викторианским сюртуком. Шествовавшая рядом с ним жена, казалось, облачилась в некое блестящее черное облако, усеянное кристаллами.

Гости приостановились у главных ворот, которые, ко всеобщему недоумению, продолжали оставаться закрытыми. Некоторые надеялись, что ворота будут украшать гирлянды разноцветных воздушных шаров; другие рассчитывали на встречу с оркестром; но полное отсутствие каких-либо украшений и сверлящие взгляды камер наблюдения оказались неожиданностью абсолютно для всех.

Ворота распахнулись точно в половине седьмого, и взглядам открылся манящий проход сквозь арку к тщательно подстриженным лужайкам и фигурным кустам, которые купались в льющемся неизвестно откуда искусственном свете.

Поток гостей застопорился в районе арки, поскольку первые посетители замедляли шаг, пытаясь оценить всю грандиозность поместья, а вместе с тем и качество реставрационных работ. Кирпич отливал нежным, но насыщенным абрикосово-розовым цветом. Новая кладка была безупречным образом встроена в старинную. В окнах сверкали витражные узоры. Массивную дубовую дверь окаймляли шляпки тяжелых черных гвоздей.

Ничто не говорило о том, что перед ними возвышались ожившие развалины. Шпалеры из грушевых деревьев тянулись вдоль стен, подобно канделябрам, и всем своим видом указывали на многовековую заботу. Вдоль гравийных дорожек вычурными узорами вились клумбы лекарственных трав. В беседках и арочных переходах стояли статуи тонкой работы, принадлежавшие той же эпохе, что и сам дом, и часто отличавшиеся подчеркнутой гротескностью.

От себя Сликстоун добавил лишь небольшие штрихи: в фигурных изгородях виднелись горностаи в капюшонах с наполовину человеческими лицами, над главным дымоходом развевался один-единственный флаг, и в каждом углу крыши было установлено по флюгеру. Несмотря на то что работами занимался чужак, гротескные детали отделки имели пугающе ротервирдский привкус, вынес свое экспертное решение Финч. Он перепроверил все тайные записи, начиная с самой первой, которая датировалась 1572 годом, но не обнаружил ни единого следа Сликстоуна.

Парадные двери поместья оставались закрытыми и не выказывали никаких зримых признаков гостеприимства. Рядом в маленькой палатке некий человек принимал у гостей пальто, шали, головные уборы и пригласительные. На пути ко входу стояли обогреватели в виде драконьих морд, выдыхающих огонь.

Орелия намеренно припозднилась, надеясь избежать столкновения с тетей; ей, как и всем, хотелось присмотреться к хозяину и его жилищу, прежде чем он снова поднимет вопрос о происхождении камней, а она была уверена в том, что он непременно так и поступит. Кто-то похлопал ее по плечу, и Орелия обернулась.