Его волнует только Оливия.

– Ты же знаешь, что я не буду тебя испытывать.

– Так перестань задавать вопросы. Я вернусь вечером, как обещала. Тогда и отправимся… в набег.

На последнем слове меня передергивает.

Итан кивает и принимается разглядывать дверь в подвал. Я уже готова броситься вперед, чтобы помешать ему открыть замок, но вовремя останавливаюсь. Он оглядывается. Я хватаю его за руку и разворачиваю лицом к себе, наклоняю его голову и целую в губы. Поцелуй получается долгим и механическим. Губы Итана пахнут ванилью от недавно съеденного батончика. Я пользуюсь этим моментом, чтобы незаметно отвести его подальше от двери. Когда он отстраняется, на лице у него улыбка. Неужели Лэндон получает удовольствие от того, что испытывает другой человек?

– Пойду расставлю бутылки для воды, – говорит он.

Я бросаю быстрый взгляд на стойку, за которой хранятся пустые бутылки, и киваю.

– Хорошая идея.

– Обещаешь, что вернешься?

– Конечно. Да, Итан, еще кое-что… Не забудь о том, что я сказала. Не упоминай об этой встрече.

Наши губы снова встречаются, и я заставляю себя ответить на поцелуй.

Я возвращаюсь в безопасную комнату и занимаю прежнее положение. Тяжелый камень на сердце придавливает меня к земле. Стоит Итану обмолвиться о том, что сейчас произошло, и тщательно сплетенная сеть вранья распустится на тысячи отдельных нитей.

Оливия меня убьет, если узнает.

* * *

Через несколько часов возвращается Оливия. Давно я не видела ее настолько спокойной – такое впечатление, что ее накачали снотворным. На минутку наведываюсь к ней в сознание и тут же понимаю, в чем дело. Оливия использует старую версию игры, в которой ей приходится стоять и жестикулировать.

Я задерживаюсь у нее в голове еще на мгновение, прежде чем вернуться в собственную. Можно испытать свои силы прямо здесь, прямо сейчас… Приказать Оливии сделать какую-нибудь мелочь – согнуть палец, поднять руку чуть выше… заставить ее ударить себя… Но я тут же отгоняю эту мысль. Допустим, Оливия заметит, что я пытаюсь ею управлять. Тогда она не оставит меня в покое, пока не выяснит, в чем дело. Если я хочу выбраться из «Пустоши» живой, нужно быть более сдержанной, чем она, и не поддаваться минутным порывам.

Как только я перемещаюсь в собственное тело, Итан приглашает меня отправиться в набег. Замечательно. Впрочем, ему хочется не столько спасти группу выживших, которую Оливия находит на карте, сколько поговорить.

Мы крадемся по узким улочкам. Идем так близко друг к другу, что наши руки соприкасаются. Сначала обсуждаем инвентарь: у кого какое оружие и что бы нам хотелось раздобыть во время следующего набега. Потом Итан останавливает меня под облупившимся голубым козырьком. За спиной у нас болтается неоновая вывеска блюзового клуба – кажется, она вот-вот упадет и разобьется.

– Оли… Клавдия… мне скоро придется бросить.

– Что бросить?

– Игру. Знаю, ты не любишь, когда я выхожу из роли, но это важно. Не хочу, чтобы ты однажды вернулась и обнаружила, что я пропал без всяких объяснений.

Оливия разворачивает меня так резко, что я чуть не вмазываюсь в кирпичную стену. Я прижимаюсь к ней спиной, так что мы с Итаном оказываемся лицом к лицу.

– В каком смысле «пропал»?

– Родители заставляют меня уйти из игры.

– Не шути со мной так!

– Я не шучу. Честное слово. Они не хотят, чтобы я играл в «Пустошь», «Войну» и другие игры.

Я впервые слышу о существовании других игр. Сколько же их всего? Похожи ли они на «Пустошь»? Внезапно мне становится так холодно, словно я стою голышом под ледяным дождем, а не жарюсь в лучах беспощадного солнца.

– Твои родители – идиоты!

Итан хочет дотронуться до моей щеки, но я отталкиваю его руку. В старой версии моя мимика ограничена, однако я легко могу представить, какие чувства сменяются сейчас на лице Оливии. Приятных среди них точно нет.

– Когда? – спрашиваю я.

Итан чуть пожимает плечами – если б я не стояла так близко, то не заметила бы.

– Мама связалась с главным модератором «Пустоши». Потребовала уничтожить все видеозаписи с моим персонажем и пересчитать мне очки. Мои родители – люди влиятельные, хоть и заступники.

– Значит, к концу следующего месяца?

– Да. Они намерены оспорить результаты.

– Должен быть способ как-то их задержать. Всегда можно придумать…

Она не заканчивает фразы. Именно об этом предупреждала ее мать. Интересно, Оливии тоже вспоминается тот разговор в столовой?

– А куда ты денешь это? – Оливия указывает моей рукой на Итана. – Твои родители, наверное, из кожи вон лезут, чтобы оставить его в игре?

«Это»? Как будто речь идет о вещи, а не о живом человеке! У меня невольно напрягается шея и поджимаются пальцы на ногах.

– Они сделают все возможное, но у него слишком много недостатков – слишком много повреждений. Ты же знаешь условия договора с «Лан корп». Если персонажа не приобретут через несколько дней после того, как я уйду из игры…

– Его отправят на удаление, – заканчиваю я.

Итан кивает.

Я заглядываю в комнату к Оливии. Она сидит на полу, скрестив ноги, и трет глаза побелевшими сцепленными пальцами. Когда она отнимает руки от лица, я с удивлением замечаю, что они мокрые.

Оливия плачет.

– Забавно! Твои родители утверждают, будто отстаивают права персонажей, а сами готовы отправить Итана на удаление, лишь бы ты больше со мной не встречался. Не забудь им передать, какие они замечательные люди.

– Оливия…

– Может, попросить моего папу поговорить с ними? – жалобно спрашивает она.

Ее детский голосок охрип и дрожит. Оливия стискивает переплетенные пальцы в ожидании ответа. Я жду вместе с ней, нетерпеливо глядя ее глазами на экран. Лицо Итана выражает грусть, насколько это возможно для безжизненной оболочки.

– Твой отец не разрешает нам даже разговаривать.

– Я не хочу продолжать игру без тебя.

– Тогда не продолжай. Давай наберем оставшиеся очки, станем нормальными людьми. Мы… мы найдем другой способ видеться.

Оливия вытирает мокрое от слез лицо и качает головой:

– Нет. Не могу. Я ведь уже говорила, что не могу.

Оливия встает и принимается яростно жестикулировать. Она заставляет меня взять Итана за руку, и мы отправляемся дальше. Я высвобождаюсь из ее сознания. В моем собственном холодно и темно.

– Делай, как велят родители. Только не смей играть моими чувствами – не вынуждай меня бросить игру, – сухо говорю я. – Если мы не сможем видеться – значит, не судьба.