Несколько месяцев назад – да что там, еще пару недель назад! – мне казалось, будто между нами с Итаном что-то есть. Что-то особенное. Теперь я знаю, что скрывается за шутливым подтруниванием и легкими прикосновениями: это Лэндон с Оливией разыгрывают свою запретную любовь с помощью двух истощенных подростков.

Гадко, ненормально и по-своему романтично.

К горлу подкатывает тошнота.

Однако я подавляю в себе отвращение и выполняю задание до конца.

Мы пробираемся в неохраняемое логово людоедов и освобождаем троих выживших. Оливия получает сто пятьдесят очков – теперь на счету у нее девять тысяч шестьсот двадцать три. Мы с Итаном провожаем спасенных пленников до укрытия – противоураганного убежища под гаражом замшелого дома на Шестой авеню. А потом грабим.

Нам достается целый рюкзак энергетических батончиков и вяленого мяса, плюс несколько бутылок с водой. Итан держит выживших на мушке, пока я укладываю в сумку награбленное – прямо у них на глазах. Исхудалые, с каменными лицами, они напоминают мне двух мальчишек с ярко-голубым рюкзаком, которых я встретила по дороге на запад.

Наверное, эти трое тоже скоро умрут.

– Так-то вы заботитесь о своих? – говорит один из трех парней.

Свои – это, видимо, выжившие. Оливия заставляет меня помахать у него перед носом палочкой вяленого мяса.

– Надеюсь, ваши персонажи им подавятся, – добавляет он.

Склонив голову набок, я самодовольно ухмыляюсь.

– Вряд ли. Мой персонаж на редкость живучий. А его так и так скоро удалят. – Я указываю через плечо на Итана. – Научись играть как следует. Тогда не надо будет бояться ни плена, ни ограбления.

Парень что-то бормочет себе под нос – мне удается разобрать только «сдохнуть» и «Вертью». Второй случайный встречный, которому известно мое имя. Оливию, похоже, это нисколько не беспокоит. Ей наплевать, что мы забираем у клана последние продукты, хотя у самих у нас остались батончики с прошлого набега. Ее волнует только одно – тысяча двести очков, которые снимаются у нее со счета после ограбления. Еще несколько минут назад она плакала, услышав новости Лэндона, а теперь может о них шутить.

Она смеется над удалением Итана, чтобы поднять себе настроение.

Для меня это не шутки. Пока я не выясню, что именно случится с Итаном, я не смогу спать спокойно.

Удаление.

Сегодня я услышала это слово второй раз в жизни, но оно приводит меня в ужас. В голове проносятся сотни образов: ластик стирает со страницы текст, точно его никогда не существовало; Деклан уничтожает данные на аку-планшете.

Какими бы ни были подробности, я не сомневаюсь, что удаление не сулит Итану ничего хорошего.

Какая-то часть его навсегда исчезнет.

* * *

Той же ночью, когда все возвращаются в сэйв и застывают – глаза пустые, тела неподвижные, – я отправляюсь проведать Деклана.

– Я же велел тебе больше не приходить – это слишком опасно, – говорит он, но все равно впускает меня.

Единственный источник света – аку-планшет. Маленькое устройство лежит на спальном мешке посреди комнаты, излучая холодное призрачное сияние – настолько жуткое, что я предпочла бы оказаться в полной темноте. Деклан сидит на корточках, опустив голову и зажав руки между колен. Черные кудри падают на лоб. Деклан зевает и потягивается. А он красивый…

Нельзя мне так о нем думать!

Деклан – мой пропуск на волю, не более.

Сделаю вид, будто он не единственный парень с живым взглядом, которого мне доводилось видеть в «Пустоши».

– Они все спят, – говорю я.

– Разве это сон? – пренебрежительно фыркает Деклан.

Нет. Наверное, нет. Но я отказываюсь называть Итана, Эйприл и Джереми тем, чем они на самом деле являются – оболочками. Трупами, которые дышат и двигаются, однако не способны ни думать, ни действовать самостоятельно. Еще недавно я тоже не могла управлять собственным телом и все время недоумевала – почему. Но мне хотя бы оставались мысли.

– Что ты вообще здесь делаешь? – продолжает Деклан. – Или ты изучила их привычки настолько хорошо, что можешь предугадать, когда они вернуться? В полночь геймеры любят немного расслабиться и дать выход агрессии. Не хочу, чтобы твой парень снова нас застукал.

Его голос звучит как-то странно; не могу понять почему.

– Ты знаешь? – еле слышно спрашиваю я.

Деклан кивает. Конечно, знает. Не удивлюсь, если в арсенале у него имеется хитроумное устройство, с помощью которого он видит и слышит все, что я делаю.

При этой мысли я нервно меняю позу.

– Если мы оба в опасности, почему ты открыл дверь прежде, чем я спустилась по ступенькам? Откуда тебе знать, что это я?

Деклан поднимает голову. На лице у него уже знакомое мне насмешливое выражение – оно подергивает легкой улыбкой его губы, светится в темно-серых глазах.

– Я узнал тебя по запаху. Такого мыла в Провинциях не продают уже несколько десятилетий.

Я скрещиваю руки на груди, а он продолжает:

– Еще ты подволакиваешь правую ногу. Еще…

– Что такое удаление? – выпаливаю я. Не желаю слушать ни о марке мыла, которым я пользуюсь, ни о застарелой ране на ноге – год назад меня пырнули в правую икру куском ржавого железа. – Мне нужно знать.

С лицом Деклана происходит нечто странное: такое впечатление, будто с него начисто стерли все чувства.

– Твоя девица хочет тебя удалить?

Терпеть не могу, когда Деклан называет Оливию моей девицей, и он прекрасно об этом знает. Однако на сей раз я не возражаю.

– Речь об Итане. Его собираются удалить.

Я жду, что Деклан снова начнет насмехаться над моим другом, но этого не происходит. Нахмурив брови, он встает с пола и принимается мерить шагами комнату – взад-вперед, взад-вперед, – пока у меня не начинает кружиться голова. Я прислоняюсь к стене и жду ответа.

– Ну? – не выдерживаю я наконец.

– Его отсоединят от геймера.

Если бы голос у Деклана не прерывался, я бы решила, что отсоединение – это хорошо. Возможно, Итана освободят и дадут ему шанс на нормальную жизнь вне игры. Однако Деклан щиплет себя за переносицу, глядя в покрытый плесенью потолок, и голос у него дрожит.

– Он умрет, – говорю я.

Деклан снова принимается ходить по комнате. Я наблюдаю за ним. В горле у меня такой тугой комок, что трудно дышать. Наконец Деклан встречается со мной взглядом. Не ожидала, что когда-нибудь увижу в его глазах что-нибудь, кроме цинизма. Тем более – жалость и боль.

– Да, – произносит он. – Итан умрет.

– Как? – еле слышно спрашиваю я.

– Потом, Вертью. Объясню потом.