Вопрос настиг Гарава неожиданно — он как раз ломал через колено толстую сушину и почти уронил её. Повернулся, положил в огонь несломанную, — пламя поползло по дереву.

— Я не знаю, — хрипло сказал мальчишка. Эйнор кивнул на седло Фередира. Гарав понял — подошёл, сел. Уронил руки между коленей. — Мне всё равно. Мне же не… — Он перхнул. — Некуда идти. Возьмите слугой.

— Я не харадримец и не держу бесполезных слуг, — негромко сказал Эйнор.

— Я же помогаю, — беспомощно прошептал Гарав.

— Скажи, — предложил Эйнор. Гарав вздрогнул:

— Что?

— Скажи то, что подумал. До того, как предложил себя в слуги.

Гарав почувствовал, что краснеет. Быстро, неудержимо. Горло ему стиснуло, потому что просьба была дикой и дерзкой.

— Я… — выдавил он. — Хочу… как вы. Во… во… — Он прокашлялся, поправил деревяшку, которая уже капитально обуглилась в середине. — Воином. Но это же невозможно…

— Почему? — Голос Эйнора был искренне удивлённым.

— Но я же не…

— Не нуменорец?

— Нет, я не…

— Девушка?

— Нет! — Гарав возмутился. — Я не… я же не знатного рода. Я вообще… никто.

Он с трудом подобрал эти слова, и Эйнор явно не понял — не слова по отдельности, а их смысл. Потом потёр висок и усмехнулся:

— А! Это… Я не понял сразу. В наших местах это не имеет… — Эйнор поморщился. — Имеет очень мало значения. Дело рыцаря — выбирать себе спутников и говорить, кем они будут, их дело — соглашаться и оставаться или не соглашаться и уходить. И всё.

— А?! — Гарав не верил сказанному и готов был завопить от восторга. — И ты…

— Я не против второго оруженосца. Но… — Эйнор оперся локтем на седло и несколько секунд смотрел поверх головы своего оруженосца. Потом тихо сказал: — Положи плащ и слушай. Представь себе на секунду, что ты — сын воина. Внук воина. Правнук воина. Тебе разрешают меньше, чем остальным. С тебя требуют больше, чем с остальных. И Кардолан — это твоя жизнь. Он окружает тебя, и ты знаешь — вот символ твоей веры… — Брови Гарава удивлённо надломились, но Эйнор не обратил внимания. — А ещё — твоя земля ведёт войну. Бесконечную, которая есть всегда. Горе тебе, если поверишь, что её нет, — даже если она не напоминает о себе годами! И ты знаешь, что рано или поздно возьмёшь в руки оружие… В восемь лет я стал пажом. В одиннадцать — оруженосцем. И в тот же год я увидел, как убивают и что такое война… — Эйнор помолчал. Гарав слушал, чуть склонив голову к плечу и внимательно глядя на рыцаря расширившимися глазами с золотой тревожной искрой. — У меня был друг, — продолжал Эйнор. — Сын рыцаря, как и я. Только он знал своего отца… Мы дружили все те три года — тот парень жил при дворе, как и я. А когда мы стали оруженосцами — он поехал домой. Ненадолго, отдохнуть… Он жил в среднем течении Буйной. Вскоре после отъезда пришла весть, что орки переходят границу тут и там, грабят и откатываются… Князь послал на границу пятитысячное войско под командой нашего лучшего полководца — Имразора. Я так гордился тем, что и мне доверили честь — идти с войском… Когда мы добрались… орки уже ушли. Ушли, услышали, что мы идём, — и ушли… Но кое-что они всё же сделали… Нас было пятьсот — два десятка рыцарей с оруженосцами и пажами… четыре сотни лёгкой конницы с юго-востока. Мы зашли дальше остальных. Навстречу дул ветер, плотный, как заросли кустов. Пахнул чем-то таким отвратительным, что нас тошнило…

— Вы… — Гарав не договорил. А Эйнор, кажется, и не услышал. Он закрыл глаза. И вдруг ощутил осторожное касание — Гарав видел его памятью. Эйнор не успел даже удивиться — как же так, его же этому никогда не учили…

…Дома догорали. Орки сожгли всё, что не смогли утащить. Всё и… всех. Пахло горелым мясом от тел, которые лежали ближе к огню. Пыль, забрызганная кровью, свернулась длинными чёрными полосами. Тяжёлые боевые попоны коней мели её краями. Серая пелена гари, поднятая подкованными копытами, скрывала отряд. Штандарты казались одноцветно-серыми, неясно даже, чьими…

Отрубленные головы орки вонзали на колья и расставляли вдоль дороги. Не только головы — на некоторых ещё жили люди…

… — Ма-ма!!! — вскрикнул Гарав, вскидывая руку к глазам — ладонью наружу, словно он это видел наяву и мог защититься.

— Мы тоже вонзаем головы на колья, — спокойно сказал Эйнор. — Головы казнённых преступников. Но никогда никого не сажаем на колья. И не делаем того, что так любят орки, — не издеваемся над беззащитными.

— Твой друг — он… — начал Гарав, но Эйнор перебил его:

— Я искал. Долго искал. Я очень боялся, что орки схватили его и увели. Нас учили, что лучше броситься на меч, чем попасть к ним. И дело даже не в какой-то особой гордости, хотя мы — гордый народ. Плен у орков — это… впрочем, ты, пусть краем, знаешь, что это. — Гарав вздрогнул. — К счастью, я нашёл его. Он лежал возле обрушившегося частокола форта. Ему отрубили правую руку и голову, сорвали всё, что было ценного… но мы три года делили комнату, я не мог его не узнать — и порадовался, что судьба позволила ему умереть в бою. Голову я так и не нашёл — наверное, её бросили в огонь. А рука лежала подальше. С мечом. У нас были одинаковые мечи, нас опоясали ими как оруженосцев. Мой Бар, — пальцы Эйнора тронули рукоять меча, — тогда ещё ждал моего рыцарства… Меч был весь выщерблен. Помню, я подумал тогда: «Если уж придётся умереть в бою — пусть я так же умру!» Я не плакал, только помню — всё хотел схоронить его, а мне не давали и что-то говорили, говорили… даже ударили, чтобы я опомнился… Оказалось, Гарав, что нас заманили в ловушку.

— Подожди… — Гарав по-прежнему был бледен, но выглядел решительно. — Я должен это увидеть. Сам. Как это у нас получилось…

«Не надо», — хотел сказать Эйнор. Но кивнул и прикрыл глаза:

— Смотри…

…Приближение орочьего отряда ужасно. Их ещё не видно, но почему-то вновь поднимается ветер, и он несёт уже не только пыль, но ещё и ослабляющий тошнотворный ужас, от которого меч становится неподъёмным, а мозг заполняет мысль даже не о бегстве — о том, чтобы упасть наземь и просто ждать своей участи.

Потом возникает звук. То ли вой, то ли рёв, то ли стон — слитный и давящий, ближе и ближе, и нет сил терпеть… Словно единый голос кричит тебе в уши обо всех твоих страхах, грехах, слабостях. И ты — крошечная песчинка в этом безумном вихре, рождённом в далёких горах, который сейчас поглотит не только тебя, но и весь мир, тебе дорогой и тебя вскормивший.

Ещё миг — и горизонт подсекает чёрная коса. Она ширится, растёт, обрамляется искристым сиянием и рождает ещё один страшный звук — слитный лязг металла.

Это приближается враг. Впереди — волчьи всадники в чёрном железе. Вал, который прокатится по тебе, раздавив, как твоя нога давит муравья, — равнодушно, походя и мгновенно. И вот уже нет ничего, кроме трёх полос. Вверху — небо. Внизу — вытоптанная земля. Между ними — стремительно растущая и пожирающая их стена чёрного железа. Вой пульсирует прямо в мозгу. Тебе — одиннадцать лет. Ты стоишь голый перед этим неостановимым потоком. Всё кончено, всё кончено, всёконченовсёконченовсёкончено, всё…