С тележкой, доверху наполненной едой, он скучал в очереди к однойиз многочисленных касс, когда неожиданно услышал восклицание, явно обращенное кнему:

— Филипп! Филипп, это вы?

Он оглянулся, выискивая московских знакомых, и неожиданнообнаружил прямо перед собой… Вику Терехину и Андрея Победоносцева.

Вика сияла ему навстречу зубами, косметикой, голубойнорковой шубой, а высившийся за нею Андрей, глядя на Филиппа сверху вниз,рассеянно вспоминал, кто это.

«Пресвятая Дева Мария», — в приступе острой жалости к себеподумал Филипп.

— Вы меня не помните? — искрилась дружелюбием Вика. — Менязовут Вика, — перешла она на английский.

— Кто это, Викуш? — пробасил сверху Андрей.

— Ах, боже мой, один французик, из «Фигаро» или ещеоткуда-то, — нетерпеливо ответила Вика. — Ты вряд ли его помнишь, он однаждыбыл у меня в гостях. Привет, Филипп! — опять перешла на иностранный язык Вика.

— Привет! — тоже по-английски идиотски-радостным голосомотозвался Филипп.

— Гуд ивнинг, — старательно выговорил по-английски Андрей.

— Кстати, Катька мне рассказывала, что он женился на твоейбывшей. И вроде живет в ее квартире.

— Что-что? — переспросил Андрей и посмотрел на Филиппа свнезапно пробудившимся интересом.

— А что? — развеселилась Вика. — Или тебе не нравитсяпоследователь идей чучхе, великого корейского вождя и учителя? Давай спросим,а? Умираю от любопытства…

— Как-то он не очень… — сказал Андрей, оценивающе глядя наФилиппа. — Мелкий какой-то. И в очках…

— А хвост-то, хвост ты видишь? — наподдала со своей стороныВика. Хотя твоя бывшая такая дура, что ей все равно, наверное.

Филипп улыбался все менее старательно.

— Послушайте, — обратилась к нему Вика опять по-английски, иФилиппу пришлось сделать внимательное лицо. — Это правда, что вы… что вы…женились на Александре Потаповой? Она… она… — Английский перетек в русский: —Работала у меня, понимаешь, туземец?

Филипп кивнул довольно холодно: ему надоело изображатьПетрушку перед двумя этими типами.

— Ну и что он кивает? — с интересом спросил Андрей. — Чтопонимает или что женился?

— А черт его знает, — радостно отозвалась Вика. Ее оченьвеселила мысль, что она может говорить этому человеку в лицо любые гадости, аон все равно не поймет ни слова. — Is it true? Правда?

— What? — спросил Филипп, притворяясь, что ничего не понял,и колесом тележки наехал Вике на ногу.

— Черт! — вскрикнула она так, будто он по меньшей мереоттяпал ей палец. — Вот сволочь неуклюжая!

— Вик, не расходись, — предупредил Андрей. — Может, онотдельные слова понимает.

Филипп опять развеселился.

Надо же, какой деликатный мужчина: заботится о том, чтобы неоскорбить тупого иностранца. И вообще вся эта сцена была до невозможностисмешна, вместе с Викиным английским, репликами, которыми они перебрасывалисьмежду собой, и самое главное! — его нелепая попытка отомстить с помощьюмагазинной тележки.

К счастью, подошла очередь в кассу, и Андрей с Викой,покинув Филиппа, двинулись вперед, а он остался за сверкающей перекладинойтурникета.

— Проходите, пожалуйста, — пригласила кассирша, и Филипптолкнул свою тележку вперед.

На выходе из магазина кто-то брал у Вики автограф, собраласьнебольшая толпа, охрана нервничала, девушки, продававшие почти у самых дверейшикарные заморские букеты, вытягивали шеи. Вика сияла. Андрей был мрачен.

«С чего бы это? — подумал Филипп. — Ревнует? Завидует?»

— Сто тридцать девять долларов, — объявила кассирша. —Будете платить наличными или карточкой?

— «Америкэн Экспресс», — возвращаясь с небес на землю,вежливо сказал Филипп. — Подойдет?

— Конечно! — Кассирша засияла привычной леденцовой улыбкой.

Он расписался и покатил свою тележку на улицу. Ему даже вголову не пришло вынуть из пакета чек на эти сто тридцать девять долларов. Ноесли бы он только мог себе представить, что подумает его жена, сгружая вхолодильник еду, купленную на сумму, которую она зарабатывала примерно за целыймесяц, он бы не просто выбросил чек — он бы сжег его, а пепел для верностисъел…

Бросая машину в пучину вечно перегруженного Лубянскогопроезда, Филипп, конечно же, не заметил припаркованную на другой стороне уфотоателье бежевую «шестерку», хотя «шестерка» провожала его сегодня по всейМоскве.

— Двадцать один семнадцать. Вышел из магазина «Седьмойконтинент», — сказал водитель «шестерки» в диктофон, вглядываясь сквозь снежнуюпелену в очертания старой «девятки», номера которой он знал так же хорошо, каксобственное имя. Потом он кинул диктофон на свободное сиденье и с тяжкимвздохом двинулся следом.

Материала оказалось так много, что Александра дажеприблизительно не представляла себе, когда она его разберет. Одних тридцатиминутныхкассет было штук двенадцать, и на всех одно и то же: война, огонь, трупы…Совещались какие-то военные — то в самолетах, то в землянках, то в низеньких,устланных коврами, очень нерусских комнатах. Тяжелые грузовики лезли в горы.Ооновские машины-с сине-желтой эмблемой полукругом стояли около каких-тополуразвалившихся зданий. Кое-где в кассеты были вложены сопроводительныебумажки, расписанные по минутам — на какой минуте что. С этими кассетами былопроще. Но как разобраться с остальными, Александра просто не понимала.

Ванькины тексты, о которых Света Морозова сказала, что они«почти готовы», никакой ясности тоже не добавляли, ибо состояли из обрывочныхпредложений, начатых и брошенных заметок, без дат, без выводов, без ссылок навидео.

Словом, работа предстояла не то что гигантская, а прямо-такичудовищная.

Кроме того, Александра, никогда не писавшая и не снимавшаявоенную тему, точки зрения Вешнепольского не знала. Следовало идти в архив,брать десятка три, а может, и больше Ванькиных программ и старательно ихсмотреть, вникая в его оценки политических и военных событий.

Была и еще одна сложность, очень мешавшая Александре.Приставленный к ней режиссер оказался молоденьким, глупым и амбициознымвыпускником ВГИКа, который телевизионную камеру видел ровно три раза в жизни, амонтажом занимался и того меньше. Многоопытная Александра сразу поняла, чтособирать весь материал ей предстоит вдвоем с видеоинженером — дай бог емуздоровья! — а мальчик-режиссер будет путаться под ногами, мешать и учить всехуму-разуму.