Должно быть, последнии слова дались ему не так легко. Отец прав, мне было гораздо легче считать его монстром, лелея свои многочисленные обиды и страхи, но пока что это было единственное, что помогало мне выдерживать границы между нами. Но видимо и человеческое было ему не так уж и чуждо.

— Я подумаю, — выдавливаю из себя.

И Константин Валерьевич, как ни странно, благосклонно кивает головой, словно принимая мой ответ.

Остатки дня прошли для меня как в дурном тумане. После нашего разговора я заскочила на квартиру к Стасу и выгуляла Бонифация, затем была смена в баре. Весь вечер пропрыгала за барной стойкой, старательно игнорируя, пронзительные взгляды Севы, который уже видимо был предупреждён Кролей о случившемся. Иногда мне казалось, что все вокруг сговорились. Правда, цели этого коварного сговора я так и не могла разгадать. Юлька именовала это заботой, Кроля беспокойством, а Севка… Севка просто на меня смотрел и печально вздыхал, лишний раз стараясь не лезь мне в душу.

После смены он довёз меня до квартиры Чернова и лишь только напоследок поинтересовался, всё ли у меня в порядке. Я соврала, что да, сделав как можно более беспечный вид. А Игнатьев притворился, что поверил мне.

Бонифаций встречал меня перед дверью, отчаянно виляя хвостом и жалобно подвывая. Возвращаться на улицу совсем не хотелось, я хоть теперь и ходила в куртке, но ощущение чего-то стылого внутри никак не хотело уходить.

Но собак смотрел на меня так просящи, что моё сердце дрогнуло, и, нацепив поводок на животное, мы отправились на собачью площадку недалеко от дома. Бонька весело семенил возле моих ног, а я с жадностью курила. А я ведь почти бросила… Вернее очень старалась это сделать последние пару дней, как поселилась у Стаса. Не знаю, откуда взялся этот дурацкий порыв, но в квартире у Чернова курить я не могла, а каждый раз бегать на улицу… просто не хотелось.

Время давно приближалось к двум часам, и тёмная Московская ночь давно вступила в свои владения. На душе было как-то муторно и одиноко. Появление отца в очередной раз перебередило все мои душевные раны. Надо будет попробовать позвонить маме, вдруг в этот раз у нас всё-таки получится разговор? Но этого я тоже боялась как огня. Она-то ждала свою примерную и покорную дочь. А тут я… такая неправильная и слегка повёрнутая.

В кармане вибрирует телефон, и я каким-то неясным образом, безошибочно определяю звонившего.

— Ты хоть иногда смотришь на часы? — ворчу, пытаясь скрыть предательскую дрожь в голосе.

— Не переживай, у меня на четыре часа больше. Скоро рассвет…

— Ключ поверни и полетели, — зачем-то цитирую я Сплинов.

— Примерно, — хмыкает Стас. — Выхода нет.

Не успеваю придумать ничего достойного, потому что Бонифаций в этот момент резко дёргается в сторону, я только и успеваю покрепче перехватить поводок. Пусть эта лохматая живность и маскируется под болонку, но силы в нём будь здоров.

— Бонифаций — сволочь, да стой же на месте! — ругаюсь я на Собакевича.

— Вы гуляете, что ли? — напрягается Стас.

— Да, я же после смены. А у твоего пса, знаешь ли, до безобразия маленький мочевой пузырь и до ужаса правильные манеры, гадить в твои тапки он отказывается, я проверяла.

— Вера, ты видела сколько времени на часах?! — не оценил он мою шутку.

— А я тебе о чём! Сам же позвонил…

Здравствуйте, друзья, в эфире программа «Где логика?!»

— Ты сдурела по ночам гулять?!

— Ну я же с собакой, — констатирую я.

— И что он сделает? Упадёт в обморок и притворится трупиком, давя на жалость?

— А ты сейчас о ком больше беспокоишься, обо мне или Бонифации? — пытаюсь отвлечь я его, вот только наставлений от Чернова мне сегодня не хватало. — Если о собаке, то не бойся, я его в обиду не дам, покусаю любого, кто попробует приблизиться на расстояние ближе пяти метров.

Стас не выдержал и прыснул от смеха. Всё-таки мой бред сработал.

— И как с тобой серьёзно разговаривать?! — задаёт он риторический вопрос.

— Никак, — подытоживаю я очевидное. — И вообще иди спать, у тебя же там рассвет скоро.

- Уже надоел? — интересуется Стас.

Такой простой вопрос, совсем не требующий от меня серьёзного или правдивого ответа, но я молчу. Потому что если честно, то я безумно рада слышать его, настолько сильно, что даже врать сейчас кажется неуместным. Вместо этого вспоминаю о своей обиде.

— Тебе не кажется, что ты задержался со звонком?

— Ждала? — довольно спрашивает он, после чего сам же отвечает. — Ждала.

— Вот чего! — скоропалительно фыркаю я, стараясь скрыть своё смущение.

Чернов многозначительно хмыкает, но развивать тему не спешит. Между нами повисает тишина. Я бреду с Бонькой по улице и слушаю такое… уютное дыхание Чернова.

— Вер, — наконец-то зовёт он меня. — Поговори со мной.

— О чём? — удивляюсь я, а у самой сердце в пятки уходит.

— Просто, поговори со мной… Но сначала, пожалуйста, вернись домой.

Бонифаций, к слову уже сделавший все свои дела, радостно тявкает, словно в подтверждение слов своего хозяина.

-Да мы уже вроде бы всё. Только тут ветер сильный, говорить неудобно…

— Хочешь, я пока буду что-нибудь рассказывать?

— Хочу, — неожиданно для себя соглашаюсь я, принимая курс в направление дома.

Пока мы с Бонькой не спеша бредём обратно, Стас развлекает меня различными историями, рассказывая какие-то небылицы из детства, на что мне остаётся только весело хмыкать и улыбаться.

Минут двадцать спустя, я сижу на Черновской кровати, обнимаясь с его подушкой. Пёс развалился в моих ногах, и, изображая из себя кошку, пытается тереться головой об колени. Мы со Стасом молчим уже какое-то время. Из трубки доносится мерное сопение, которое уже успело стать родным для меня. Чувствую, как безвозвратно проваливаюсь в его сети, как тону в нём и его голосе, его историях и его молчании. Сегодня мне почему-то совсем не страшно. Так, если бы это было самым безопасным местом в мире. Неужели, встреча с отцом так на меня повлияла? Обычно после разговоров с Константином Валерьевичем, мне хочется забраться поглубже в свою раковину и не высовываться оттуда как можно дольше.

— Что случилось? — нарушает нашу уютную тишину Стас.

— А что случилось? — наигранно удивляюсь я.

— Вер, давай, без всего этого, м? Я просто спрошу, а ты просто ответишь.

— С чего ты вообще решил, что мне это нужно? — предпринимаю я слабые попытки сопротивления.

— С того, что каждому человеку нужна поддержка, когда ему плохо.

— Мне не плохо.

— Я слышу, — саркастично замечает Чернов. — Итак, давай, попытка номер два. Что у тебя случилось? Тебя кто-то обидел?