— Сейчас это кончится, — пробормотал он.

— И что потом? — пролепетала Лиззи, убирая мокрые пряди за уши.

Губы у нее были фиолетовые, как у утопленницы. Глаза налились кровью из-за лопнувших сосудов. Но все равно она оставалась невероятно красивой. Спохватившись, Быков захлопнул дверь.

— Потом, — начал он, — потом…

Долго гадать не пришлось. Круг света сместился в сторону, яхта нырнула во мглу. Ветра все еще не было, но волны заплясали, запрыгали вновь, спеша продолжить адскую свистопляску. Они не катились, они вздымались к тучам как попало, рушились, поднимались хаотично и беспорядочно. И поскольку ветер больше не сбивал гребни, океанские валы набрали невиданную до сих пор силу. Яхту колошматило со всех сторон, заставляя ее прыгать невесомой пробкой. В ударах волн отсутствовала система, ритм и последовательность. Это была безумная, безостановочная тряска. Пытаясь определить, на какую высоту возносится яхта и на какую глубину падает, Быков сказал себе, что этого не может быть. Такие волны не способны существовать в природе. Никто никогда не описывал ничего подобного.

Словно боги расходились, позабыв меру и все существующие законы физики. Яхту трепали не волны, нет! Это были какие-то взрывы высотой с двадцатиэтажный дом, а может, и выше. Каждый из таких чудовищных всплесков обладал мощью смерча. Они налетали друг на друга и взрывались, бушуя и кипя. Они появлялись где угодно и обрушивались как попало. Они схлестывались, вспучивались, превращались в горные пики и пропасти, они образовывали водовороты и водопады. Это был полнейший хаос, первозданный и неукротимый. «Оушн Глори», побывавшая в «глазе урагана», перенеслась в преисподнюю, где бушевало не пламя, а вода и воздух.

— Это конец, — заплакала Лиззи. — Мы не выживем. Мы сейчас утонем.

— Ни за что, — заверил ее Быков. — Теперь, когда ты со мной… когда мы вместе…

Он бормотал еще что-то несвязное или даже бессмысленное, и вроде бы это не имело никакого смысла, потому что его все равно не было слышно. Но Лиззи каким-то образом понимала, что он говорит, и это вселяло в ее душу надежду.

Даже шторм пошел на убыль. Или это только казалось?

Океан непредсказуем. Несчастье может обрушиться на путешественников и в бурю, и в штиль. Но океан сражается с людьми вовсе не из ненависти или презрения. В отличие от нас, он не ведает эмоций. Ни отрицательных, ни положительных. И если океан нас не ненавидит, то и симпатии он к нам тоже не испытывает. Бесполезно ждать от него сочувствия или помощи. Он просто существует — отдельно от нас, обособленно — огромный, могучий, равнодушный и бесконечно одинокий.

Восемь человек, находящихся на яхте «Оушн Глори», видели перед собой океан, раскинувшийся на все четыре стороны света, но были неспособны постичь его даже в малейшей степени.

Они собрались на нижней, наименее поврежденной палубе. Ураган смел с поверхности судна все, что там находилось, но кое-что матросы все же припрятать успели, так что теперь у половины участников совещания имелись раскладные шезлонги для сидения. Остальным пришлось довольствоваться либо стульями из кают, либо располагаться прямо на палубе.

Быков избрал последний вариант. Ему не хотелось возвышаться над присутствующими в роли гневного обличителя и обвинителя. Он бы вообще предпочел не обсуждать минувший шторм, а сосредоточиться на нынешнем положении дел и дальнейших действиях, но Лиззи настояла. Она сказала, что если трусу и подлецу не сказать в глаза, что он трус и подлец, то это равносильно поощрению этих отвратительных человеческих качеств. И все же Быков попытался замять конфликт, начав свое выступление с вполне нейтральных фраз о том, что ураган показал несостоятельность экспедиции, и теперь он, Быков, сожалеет о своем решении остаться.

— Мы спаслись чудом, — констатировал он. — И то не все. Юридически, наверное, верно было бы считать двоих из нас пропавшими без вести, но лично я не верю в благополучный исход.

— Да, — пробормотал Алан Фриман, досадливо дергая себя за бороду. — Они погибли. Невозможно было выжить в этой мясорубке.

— Возможно, — запальчиво возразила Лиззи.

Она вновь соорудила себе хитроумную высокую прическу, крепящуюся с помощью множества шпилек и заколок. Теперь можно было себе это позволить — стоял полнейший штиль, так что ветер не мог не то что растрепать волосы Лиззи, но и просто потревожить их. В голубой рубашке, завязанной узлом выше пупа, и в линялых джинсовых шортах она выглядела совсем юной девушкой… до тех пор, пока не заговорила, гневно сдвинув брови.

— Нам следовало бороться со стихией сообща, — продолжала она, — тогда не приключилась бы эта страшная беда. У шкипера и матроса наверняка есть родные и близкие. Как мы посмотрим им в глаза? Чем станем оправдываться?

— Какой смысл был собраться снаружи всем вместе? — пожал плечами Коротич. — Чтобы всем поставить на кон свою жизнь?

— Однако некоторые сделали это!

Быков посмотрел на свою подругу с невольным уважением. Лично он не сумел бы так. Ему всегда было неудобно указывать на свое превосходство над другими. Ему казалось, что выпячивать себя стыдно. Он предпочитал помалкивать там, где можно было привести в пример себя. А вот Лиззи была напрочь лишена этой ложной скромности.

— Мужчины условились дежурить по очереди, — вставила Пруденс, еще сильнее вытягивая свою и без того длинную шею. — Дима сам вызвался идти наверх. Никто не виноват.

— Да? — язвительно переспросила Лиззи. — Сам? Тогда почему никто не изъявил желания подменить его? Я ведь спрашивала. Желающих не нашлось.

— Это было самоубийство, — сказал Николас Стрейнджлав, сменивший один из своих щегольских пиджаков на пеструю гавайскую рубаху и сделавшийся еще больше похожим на престарелого главаря Коза Ностра. — Я не самоубийца.

— Она права, Ник, — жестко произнес Рой Макфэлл и посмотрел Быкову в глаза. — Я пытался, Дима. Клянусь. Но струсил. Убедил себя, что все равно сделать ничего нельзя. Сказал себе, что ты и Лиззи погибли, так что спешить на помощь незачем. И остался с большинством. Противно даже думать об этом, но так оно и было.

Его лицо было суровым и виноватым одновременно. Под взглядом, которым он обвел присутствующих, многие потупились. Но только не Коротич.

— Что было, то было, — заявил он, вставая. — Давайте не будем разыгрывать здесь судебное заседание.

— Тем более, что присяжных заседателей маловато, — сострил Алан. — Нет кворума.

Все с облегчением засмеялись. Каждому, и Быкову в том числе, хотелось поскорее замять неприятную тему. Лиззи поняла это и промолчала. Правда, ее поджатые губы давали ясно понять, что лично она ничего забывать и прощать не намерена. Горбинка ее искривленного носа побелела.

— Раз эта тема закрыта, то давайте решать, как быть дальше, — предложил Николас.