Лэшер пожал плечами.

– Пророчества, черт возьми, – неблагодарное занятие, и история по-своему, ретроспективно, показывает нам, каковы логические решения всяких страшных заварушек.

– Пророчеств-то уж во всяком случае, – сказал Финнерти.

– Что ж, я считаю, что вывешивать для общественного обозрения показатели интеллекта каждого – это трагическая ошибка. По-моему, первое, что придет в голову революционерам, – это перебить всех, у кого ПИ выше, скажем, 110. Если бы я был на той стороне реки, я бы велел запереть под замок все книги с записями ПИ, а мосты через реку взорвал бы.

– Затем 100 пойдет вслед за 110, 90 – вслед за 100 и так далее, – сказал Финнерти.

– Возможно. Во всяком случае, что-нибудь в этом роде. Все сейчас подготовлено для классовой войны на сравнительно определенных демаркационных линиях. Я должен сказать, что главная основа нынешнего высокомерия и является главным подстрекателем к насилию: «чем ты дошлее, тем ты лучше». Вместо привычного: «чем богаче, тем лучше». Правда, ни то, ни другое, вы сами понимаете, не подходит для, так сказать, неимущих. Критерий ума лучше денежного критерия, но лучше вот на сколько. – И Лэшер отмерил примерно одну шестнадцатую своего ногтя.

– И это, пожалуй, самая строгая иерархия, какую только можно придумать, – заметил Финнерти. – Да и как повысить свой ПИ?

– Вот именно, – сказал Лэшер. – И дело здесь вовсе не в том, умен ты или нет, дело здесь в определенной направленности этих умственных качеств. Человек не только должен быть умным, он должен быть умным в определенном, сверху утвержденном и полезном направлении; чаще всего в руководстве промышленностью и в инженерном деле.

– Либо вступить в брак с тем, кто умен, – вставил Финнерти.

– Секс все еще в состоянии пробить брешь в любых социальных структурах, тут вы правы, – согласился Лэшер.

– Большой бюст позволяет попасть куда угодно, – сказал Финнерти.

– Ну что же, довольно утешительно знать, что хоть что-то осталось неизменным на протяжении веков, не правда ли? – рассмеялся Лэшер.

Заметив некоторое замешательство у столика, Лэшер высунулся из кабинки, чтобы посмотреть, в чем там дело.

– Эй, – крикнул он, – Люк Люббок, идите к нам!

Люк, серьезный старик, несший слоновый клык во главе процессии, прошел к ним, прихлебывая по дороге пиво и нервно поглядывая на часы. Он был потный и задыхался, как человек, которому пришлось только что совершить пробежку. Под мышкой у него виднелся большой сверток, завернутый в коричневую бумагу.

Пол обрадовался возможности изучить вблизи необычный костюм Люка. Как и всякая театральная мишура, наряд этот производил впечатление только на расстоянии. Вблизи становилось понятно, что это просто подделка из дешевой материи, цветного стекла и светящейся краски. На поясе у Люка висел усыпанный драгоценностями кинжал, сделанный в основном из фанеры, с изображением совы на рукоятке. Поддельные рубины величиной с голубиное яйцо осыпали грудь его голубой блузы. На манжетах блузы и на щиколотках выцветших зеленых панталон были браслеты с маленькими бубенчиками, а на задранных носках золотых туфель – опять-таки пара маленьких сов.

– Люк, вы великолепно выглядите, – сказал Лэшер.

Глаза Люка радостно вспыхнули, но он был слишком важным человеком и притом слишком спешил, чтобы откликаться на лесть.

– Это уж слишком, слишком, – сказал он, – сейчас мне нужно переодеться для церемониального марша вместе с пармезанцами. Они дожидаются меня на улице, и мне нужно сменить наряд, а какой-то идиот заперся в кабинке, и мне негде переодеться. – Он быстро огляделся. – Разрешите мне войти в вашу кабину и заслоните меня, пожалуйста.

– Конечно, – сказал Финнерти.

Они дали Люку возможность пробраться в самый темный угол кабины, и Пол вдруг поймал себя на том, что злорадно оглядывается в поисках женщин.

Люк принялся разоблачаться, бормоча что-то про себя. Он с изрядным грохотом бросил пояс с кинжалом на стол. Блестящая куча все росла и росла. Издалека ее можно было принять за радугу.

Забыв о женщинах, Пол глянул на Люка и был поражен происшедшей метаморфозой. Люк был сейчас в одном белье, поношенном, желтовато-сером и не очень чистом. Он как-то сжался, погрустнел, стал костлявым, шишковатым. Вид у него был покорный, он совсем не говорил и старался ни с кем не встречаться глазами. Жадно, с каким-то отчаянием он распаковал коричневый сверток и вынул из него светло-голубой наряд с золотым шитьем, отделанный алым кантом. Он натянул брюки, сюртук с пышными эполетами и ботинки. Люк вырастал буквально на глазах, набирал красок и, пристегнув саблю, опять стал разговорчивым, вежливым и сильным. Он завернул только что снятый наряд в коричневую бумагу, оставил пакет у бармена и двинулся на улицу, размахивая обнаженным клинком.

Раздались свистки, и пармезанцы сомкнули свои ряды, готовые идти за ним к славным делам в сказочном мире, о котором люди, стоящие на тротуарах, могут только строить предположения.

– Безобидное волшебство: старомодное доброе шаманство, – усмехнулся Лэшер. – Можете говорить что угодно о вашей иерархии, но Люк с его ПИ около 80 имеет титулы, по сравнению с которыми Карл Великий казался бы чем-то вроде кухонного мальчика. Но подобное занятие очень быстро теряло смысл для всех, за исключением нескольких люков люббоков. Карточный домик рушится, и наступает страшное похмелье. – Он встал. – Нет, не наливайте мне больше. – Он постучал по столу. – Но в один прекрасный день, джентльмены, кто-то даст им то, во что они смогут впиться зубами – возможно, вас, а может быть, и меня.

– Мы дадим им то, во что они смогут впиться зубами? – переспросил Пол. Он заметил, что слова ему даются с трудом.

– Вы как раз будете тем, во что они вопьются. – Лэшер положил руку на плечо Полу. – И еще одно: я хочу, чтобы вы на самом деле поняли, что людей действительно беспокоит вопрос, как быть их сыновьям и как жить им дальше; и что некоторые сыновья вешаются на самом деле.

– Это старо, как жизнь.

– Итак? – сказал Лэшер.

– Итак, это очень плохо. Я отнюдь не проявляю радости по этому поводу, – сказал Пол.

– Вы намерены стать новым мессией? – осведомился у Лэшера Финнерти.

– Иногда я думаю, что я бы не прочь, но только в порядке самообороны. Кроме того, это неплохая возможность разбогатеть. Но дело в том, что я не люблю бросаться очертя голову. Я прихожу к чему-нибудь