– Может, и так.

– Что-то назревает, Довид. Отец сказал мне это ещё на свадьбе. Мол, что-то такое в воздухе. Не хочу показаться сумасшедшей, но я с ним согласна. А началось всё с появления этих Ховлинов.

– Ты не сумасшедшая, Либа. Пропадают люди. По-моему, тебе следует побеседовать с кахалом. Приходи к нам в моцей шаббес[41].

С сомнением качаю головой:

– Не знаю, чем это поможет. Я же сама не понимаю, что чувствую. О чём говорить? Что видела какого-то чужака по имени Рувим, купившего у нас мёду на базаре? Покупать мёд – не преступление.

– Кто знает, в наши-то времена…

– Что ты имеешь в виду? – Я прищуриваюсь.

– Не хочу, чтобы кто-то на тебя таращился, да ещё странно… – Довид склонятся ко мне.

Думаю, он собирается что-то шепнуть мне на ухо. Вместо этого его губы прикасаются к моим. На миг застываю, потом отшатываюсь:

– Довид, нет! Это асур![42]

Довид всем своим существом тянется ко мне, точно умоляя о снисхождении. Невольно делаю крошечный шажок ему навстречу. И прежде чем я успеваю воспротивиться, его губы вновь прижимаются к моим. Довид словно уверен, что я тоже этого ждала.

Какие у него мягкие губы… От их прикосновения по телу разливается волна жара. Я сама стала огнём. Кажется, что сейчас мы способны спалить весь лес дотла. Внезапно мои зубы начинают ныть. Рот сам собой делается настойчивей, прижимается к его рту, а зубы вдруг впиваются в его губы. Почувствовав вкус крови, я отшатываюсь, тяжело дыша, и отворачиваюсь.

Меня бьёт дрожь. Молодчина, Либа: первый поцелуй – и сразу до крови. Лицо заливается краской, зубы нестерпимо болят. Что со мной? Тело готово взорваться, стоило почувствовать вкус крови. Неужто я хочу сожрать Довида?

– Либа… – Он поднимает мою голову за подбородок, настырно ища моего взгляда. – Тебе плохо, Либа?

– Прости меня, прости.

– За что?

Трясу головой. Бежать, бежать немедленно! Всё, чего мне теперь хочется, это побыстрее найти Лайю и попасть домой. Я боюсь своих темнеющих ногтей, заостряющихся зубов и шерсти, пробивающейся в самых неподходящих местах. Да, я дала маху. Не зря нам запрещают подобное, ох, не зря. Это ради нашего же блага. Я обязана защитить Довида от медведицы. Надо найти сестру, вернуться домой, запереть дверь на засов и никогда больше не покидать хату. По щекам текут слёзы. Ну зачем родители уехали? Зачем?

Довид догоняет меня и хватает за руку.

– Нет! Пусти! Пусти! – кричу.

– Тс-с, Либа, тише, тише, не бойся. – Он отпускает мой рукав. – Почему ты убегаешь?

Я же только мотаю головой и реву.

– Мне надо найти сестру, – бормочу сквозь слёзы.

– Хорошо, я с тобой. Только не беги.

– Я тебя поранила, Довид? Скажи, тебе очень больно?

– Больно? Мне?

Весь мир вокруг замер. Нигде ни веточка не шелохнётся, ни былинка. Воздух неподвижен. Останавливается даже время.

– Знаю, что поранила. Я могу всё объяснить, и мне очень стыдно, – лепечу я.

С губ готовы сорваться ужасные слова: «Я не девушка, я – зверь».

– Нет-нет. – Он заглядывает в мои глаза. – Либа, ты меня вовсе не поранила.

– Не поранила?

– Наоборот, мне понравилось. Такой страстный поцелуй. – Довид подмигивает.

Качаю головой, пытаясь не расхохотаться. Вытираю слёзы.

– Так почему ты от меня убежала?

– Решила, что сделала тебе больно… Я ещё ни разу не целовалась. Подумала, что всё испортила…

– Ничего ты не испортила. Это был самый восхитительный поцелуй в мире.

– А разве ты уже целовался? – удивляюсь.

– Нет, – краснеет Довид.

– Понятно.

– Либа, ты прекрасна, как полная луна. Твои волосы – тёмная ночь, а губы… Слаще их нет ничего в целом свете. Пожалуйста, не убегай.

Я не верю своим ушам. Это он обо мне?

– Зачем ты всё это говоришь?

– В каком смысле?

– Ну, мне ещё никто таких слов не говорил, – стою, потупившись.

– Либа, – он вновь приподнимает моё лицо, – куда бы ты ни пришла, с самого детства ты несёшь с собой свет. Ты такая яркая, сильная, умная… Ты смотришь на мир и задаёшь вопросы. В тебе таится некая тайна, которую я очень хочу разгадать.

Стою, точно остолбенелая.

– Могу я тебе кое в чём признаться? – спрашивает Довид.

Киваю.

– Я всегда завидовал твоему отцу. Вашим долгим прогулкам, тому, что он делится с тобой своей мудростью, ты же впитываешь его слова, будто губка. Смотришь на него с таким обожанием, словно он – солнце, а ты – подсолнух: куда он, туда ты.

– И ты этому завидовал? – смеюсь. – Я всю жизнь смотрела на тебя и твоих друзей, изучающих Тору и Талмуд, и огорчалась, что не родилась мальчиком. Тятя начал меня учить потому, что заметил, с какой завистью я провожаю взглядом ребят, идущих в ешиву, а то и подслушиваю у двери школы в надежде уловить хоть словечко.

– Могу только порадоваться, что ты не мальчик.

– Я тоже, – тихонько отвечаю, и впервые – вполне искренне.

– Когда я дотронулся до твоей руки там, у нас в столовой, то весь вспыхнул. А когда поцеловал…

– Но это асур, Довид.

Я произношу правильные слова, однако мне они не нравятся.

– Знаю, – говорит он, взгляд у него ласковый и честный. – Не удержался. Сколько лет я пытаюсь привлечь твоё внимание. Вот и в ночь свадьбы тоже. Тогда ты впервые на меня посмотрела.

– Что? Да нет же! Ты всё выдумываешь.

Неужели я могла не заметить такое?

– Нет, не выдумываю, Либа, – отвечает он и вроде бы не врёт.

– Извини, Довид, я не хотела показаться дикой. Просто меня переполнили чувства, кровь вскипела и… – Тяжело сглатываю. – Почудилось, что хочу тебя съесть.

Он хохочет, его лицо светлеет. Я же становлюсь красной как рак.

– Что тут смешного? – Обхватываю себя руками за плечи.

– Либа, Либа… – Он гладит меня по щеке, я опять вспыхиваю, но на сей раз не отстраняюсь. – Целуясь с тобой, я чувствовал то же самое. Мне было мало. Хотелось тебя всю, от и до. Могу я надеяться?..

– Довид, ты не понимаешь, о чём просишь. Я не такая, как моя сестра. Я не нарушаю правил, не танцую с парнями на свадьбах. Это Лайя у нас весела и полна жизни. Ну, и красавица, конечно, – выпаливаю я.